Статьи из журнала «Компания»

Вы думаете, что люди, радостно и единогласно приветствующие вхождение Владимира Путина в тройку «Единой России», не понимают, что происходит на самом деле? Отлично понимают, и не хотят никакого авторитаризма, и даже худо представляют, что это такое. Они охотятся за ощущениями — за дружным, единодушным, переполняющим их восторгом. А те, кто бегает освистывать оппозиционные митинги, охотятся за еще более дефицитным и сладостным ощущением: за спаянным чувством Стаи, травящей Одного. Это почти эротическое, оргаистическое возбуждение в самом деле очень дорого некоторому проценту людей, независимо от места проживания: просто в остальном мире человечество учится держать эту жажду травли в какой-никакой узде, а у нас она вспыхивает при первой возможности. Люди жаждут теплой сплоченности, дружного улюлюканья, желают назначить одного (который не лучше и не хуже) вожаком, а другого (который не хуже и не лучше) — жертвой, им хочется волчьего, стайного, стадного, тайного, стыдного. Это поиск острых, но притом и самых тупых, древних, архаичных ощущений. Жажда страстей самого низкого пошиба. Во времена, когда содержательный аспект из политики испаряется начисто, массовому человеку хочется одного: почувствовать. Это же касается и массового зрителя, который уже не спрашивает, почему у режиссера в этом месте неуместный гэг, а в этом — ниоткуда взявшийся труп. Он тупо испытывает хохот при гэге и легкую нервную щекотку при трупе. Описывал же Хаксли превращение всего искусства в одну огромную «ощущалку», — но не учел того, что это перекинется и на политику, и на все прочие сферы жизни.

Собственно, обществу с ампутированным мозгом и давно атрофированной волей только это и остается. Кто бы только объяснил вождям, уверенным в народном обожании, что любят на самом деле не их?

Впрочем, они от своих обожателей отличаются незначительно. Им тоже уже неважно знать, любят их или нет. Им важно слушать восторженный рев и заходиться в блаженстве — безмысленном, бессмысленном и беспощадном.

7 октября 2007 года 

№ 37(482), 8 октября 2007 года

Нобель и небыль

Нобелевской премии по литературе Россия в этом году не получила. Причина не так проста, как кажется. Дело не в политической ангажированности шведского жюри и даже не в предубеждении остального мира против нас. И не в утечке мозгов.

У Нобелевской премии — во всяком случае, в близкой мне литературной области — есть некоторые особенности, которых я и хочу коснуться. «Нобелевка» складывается из трех факторов. Первый — политическая конъюнктура, с этим смешно спорить, и никто, кажется, не спорит. Конъюнктура эта выражается в следующем: лауреат должен принадлежать к стране, вокруг которой ломаются копья, к региону, властно приковывающему внимание остального мира.

Второе условие сложней: человек, претендующий на премию, должен в этой борьбе каким-то образом засветиться. Он не обязан быть политическим деятелем, вождем оппозиции или, не дай Бог, активистом гей-движения. Просто в этой политической буре он должен вести себя достойно — пусть даже полностью устранившись от политики, но не пятная себя ни доносительством, ни сервильностью, ни предательством собственного таланта. «Нобелевка» присуждается не только за талант, но за совокупность таланта и поведения.

Наконец, третье условие многим кажется определяющим, хотя Нобелевскую премию так и не получили многие крупнейшие литераторы, создатели собственных художественных Вселенных, определившие пути развития словесности на годы вперед. Лауреатами не стали ни Пруст, ни Борхес, ни Джойс, ни Набоков, ни Драйзер, ни Стайрон. Так вот: в-третьих, претендент должен быть высоко одарен литературно, но и сама эта одаренность должна быть особой природы — чтобы наш автор являл собою предельно выраженный, законченный, доведенный до абсурда тип. То есть не обязательно, чтобы он очень уж хорошо писал. Важно, чтобы все его мании, фобии, особенности, приемы не просто были заметны, а КРИЧАЛИ О СЕБЕ. Как у Беккета — единственного абсурдиста, удостоившегося этой награды.