Статьи, речи, приветствия 1931-1933

«Растущие корпуса и гиганты моей головы не кружат; о, как Днепрострой меня, например, восхищает, хотя тоже головы не кружит, ничего чрезвычайного я в нём не вижу.»

Не видит он многого, но не только потому, что сам слеп, а и потому, что мы не умеем с достаточной ясностью показать людям, подобным ему, всё, что делается в огромной нашей стране, и рассказать, для чего, для кого делается всё это. Вовсе не нужно, чтоб голова кружилась, требуется, чтоб она работала. Людей его типа — ещё не мало, и они не в силах понять, с какой фантастической быстротою, и не без их участия в деле, разорённая, нищая, безграмотная страна становится богатой, грамотной, сильной и независимой от жадности капиталистов. Человек, у которого голова «не кружится» и не работает, подписавший письмо ко мне псевдонимом «Альфа», сочинив четырнадцать страниц малограмотной чепухи, между прочим высказал и главное, что побудило его сочинить чепуху. Это главное таково: «Государство не должно заниматься ни торговлей, ни промышленностью как владелец или участник».

Этому человеку и подобным ему, конечно, весьма понравятся литературные образы хозяев, фабрикантов и помещиков, людей «с ярко выраженной классовой волей и моралью». Я думаю, что в симпатии к людям такого типа не разубедит его и хорошая книга Зомбарта «Буржуа», — книга, которую у нас плохо знают, хотя она заслуживает, чтоб её знали хорошо.

Мне говорят: «Безволие и бессилие одних в сочетании с хищным оскалом зубов других — таков полный портрет буржуазной молодёжи. Литература оставила в тени вторую группу, посвятив основное своё внимание первой».

Это совершенно верно, и на это указано в моём предисловии к изданию «Истории молодого человека XIX столетия». Цель издания этой «Истории» — показать нашей молодёжи, как однообразно разыгрывалась буржуазной молодёжью драма индивидуализма — мироощущения и миросозерцания буржуазии, как неизбежно понижался тип индивидуалиста, опускаясь от Рене — Шатобриана и Вертера — Гёте до двуногого скота, изображённого Арцыбашевым в романе «Санин», от Жюльена Сореля — Стендаля и Грелу — Бурже до «Милого друга» Мопассана и до прочих современных нам мелких жуликов в области буржуазной политики, литературы, журналистики. Процесс этот весьма убедительно и художественно изображали в десятках романов весьма талантливые литераторы, дети дворян и мещан Европы и России. Но их, должно быть, не восхищала и даже не интересовала житейская практика отцов, ибо наиболее даровитые и крупные литераторы XIX века не дали ни одного достаточно яркого портрета своих родственников, таких, как, например, Крезо, Крупп, Зингер, Нобель и прочие «герои эпохи», организаторы военной промышленности, морского транспорта, тяжёлой индустрии, машиностроения и т. д. Среди этих «героев», людей, несомненно, сильной воли, подлинных хозяев жизни, были, конечно, «поэты своего дела». Были и у нас даровитые выходцы из крепостной деревни: Коноваловы, Морозовы, Журавлевы, Бугровы, Мамонтовы и ещё многие, однако наши литераторы тоже не изобразили этих людей в своих книгах, а ведь как интересно было бы изобразить раба, который становится рабовладельцем!

На днях в брошюре краеведа Сокольникова «Литература Иваново-Вознесенского края» я прочитал нечто весьма давно знакомое мне, а именно: «Первые фабриканты района были в подавляющем большинстве крестьяне, обычно — крепостные, из них многие выкупались на свободу много позднее» того, как становились фабрикантами. В пятидесятых годах XIX столетия они платили ткачу 10 рублей в месяц за четырнадцати — пятнадцатичасовой рабочий день. Живо представляю, как рабочие, односельчане хозяина-фабриканта, пытались усовестить его:

«Иван Матвеич, больно мало платишь, прибавил бы!»

А он им:

«Эх, братцы! С кого кожу содрать хотите? На господ, на помещиков даром работали, а с меня, своего человека, требуете непомерно трудам! Эх, братцы, — креста на вас нету!»

Они его пытались усовестить, а он их убеждал пребывать дураками или прогонял с фабрики под ярмо помещика и — богател, и строил в Москве каменные хоромы, и дико пьянствовал на Нижегородской ярмарке, отдыхая от праведных трудов своих.

Изображал купечество Островский, но герои его пьес — мелкие торгаши, самодуры, пьяницы, в лучшем случае — чудаки. Уж, конечно, не они — те люди, которые являлись организаторами русской промышленности.