Статьи. Журнальная полемика

Слова «Франция, в этом случае, может служить живым и поучительным примером» и намекают на то, что во всей статье проводится эзоповская аналогия между бонапартистской Францией и реакцией в России.

Развернутое определение понятий «паразиты», «паразитство» Салтыков дал в «Признаках времени», в частности в очерке «Сила событий». «Паразитство», как общественное явление, писатель связывает с торжеством реакции и с ложным патриотизмом, являющимся прикрытием для беззастенчивой эксплуатации масс и всевозможных форм ограбления отечества. В области идеологии «паразитство» приводит к вытеснению подлинного искусства «зрелищами, возбуждающими чувственность, литературой, проповедующей низменность и пошлость, искусством, чуждающимся мысли и преследующим ее презрением и насмешкою» (см. т. 7 наст. изд.).

Публицистическое определение «паразиты» в комментируемой статье является ступенью в процессе создания обобщенных художественных образов «хищников» и «пенкоснимателей», в позднейших произведениях Салтыкова («Господа ташкентцы», «Дневник провинциала в Петербурге» и др.).

Статья содержит в себе три плана: историко-философский, актуально-политический и литературный.

В историко-философской публицистике и полемике 60-х годов нередко проводилась аналогия между положением Западной Европы после 1848 г. и состоянием Римской империи накануне ее падения. Ими пользовались Джон Стюарт Милль, Герцен (например, в книге «С того берега», в статье «Русский народ и социализм»). Аналогия эта нередко распространялась и на Россию. Чернышевский решительно и убедительно отверг ее в статье «О причинах падения Рима» («Современник», 1861, № 5). В конкретных условиях 60-х годов историко-философский спор о судьбах западноевропейской культуры и образованности содержал в себе политический подтекст: славянофилы прямо утверждали, что демократия и социализм не могут спасти Европу от гибели, что демократия и социализм — форма ее предсмертной болезни и по этому одному уже неприемлемы для России. Чернышевский же доказывал, что пробуждение масс, победа демократии и социализма гарантируют европейскую и русскую культуру от гибели и вырождения.

В целом Салтыков примкнул в этом споре к Чернышевскому. И он считал, что приравнивание социального кризиса современной ему Европы к разрушению Римской империи варварами есть не более как «близорукий парадокс». Однако, отвергая представление о цикличности исторического развития, по аналогии с зарождением, восхождением и крушением античного мира, Салтыков подчеркивал, ссылаясь на опыт и Франции и России, что подавление революционных сил и разгул реакции приводят к разложению общества и к упадку культуры и что в этом смысле выражения «владычество варварства» и «падение общества» становятся уж совсем не столь фальшивыми… и если несправедливо употреблять их в абсолютном значении, «то весьма и весьма позволительно применять к данному моменту общественного развития». Это уточнение было тем более необходимо, что Салтыков сам в «Глуповском распутстве» сравнивал крепостническую Россию с деградирующим Римом. По рукописным и корректурным материалам «Глуповского распутства» видно, как тщательно работал Салтыков, чтобы придать аналогии истории Глупова с историей Рима ограниченный конкретно-исторический (и сатирический) характер.