Статский советник Евграф Тулин [сборник]

«Хитёр Александр Иванович, с виду не скажешь. Про жен поговорили, детей вспомнили, приятелей обсудили. Про охоту и рыбалку посудачили. А он, оказывается, знал зачем они пожаловали», – вновь подумал сыщик.

– Жалко старого Перовского! Но, ничего не поделаешь, что искали, то нашли. При Иване Грозном или Петре Первом весь род бы казнили в пятом поколении за такой грех. У нас еще государь либеральный. За смерть отца, Александра II, только шестерых повесили, да одного расстреляли. Остальных на каторгу! – добавил Бестужев, горестно вздохнув.

– Согласен, Василий Николаевич. Согласен! Государь действительно слишком добр.

– А кто это, Фролов. Люди всякое говорят, – удивлённо спросил Бестужев.

– Фролова не знаете? – спросил Муратов.

– К сожалению или радости, даже и не слышал о таком!

– Он арестант Бутырской тюрьмы. Имеет пожизненное. Там и живёт в тюрьме, в отдельной комнате. Ему жену разрешили привести после того, как сам вызвался стать палачом. У нас в России со времён царицы, Елизаветы Петровны, с 1741, особо никого не вешали. Если вспомнить, то при Екатерине Великой казнили только пугачёвцев. При Павле и Александре Первом казней не припомню. При Николае Первом казнили только декабристов. Поэтому своих палачей не было, из Швеции пришлось пригласить. При казне даже курьёз вышел, инженер который виселицу сооружал, так не умело её поставил, что несколько человек из петли сорвались. Его потом в солдаты разжаловали.

– Прости о Господи, их заблудшие души, – перекрестился Бестужев, а за ним Муратов и Евграф.

– Так этот Фролов испытывает от этих казней истинное удовольствие, а верёвки с виселиц продаёт и не дёшево.

– Мерзость какая! Кто ж их покупает? – спросил Бестужев.

– Поверья всякие имеются. Например, что верёвка от повешенного разную удачу приносит. Вот и покупают.

– Какие поверья? – опять уточнил Бестужев.

– Говорят, что кто скот желает иметь хороший, тот должен в ясли верёвку эту повесить. Больному жизнь может продлить такая верёвка, если в постель положить. Если в винную бочку положить, тогда торговля вином удастся. Да много ещё чего.

– Да уж, чего только люди не придумают! И что, клиенты есть?

– Отбоя нет! – заверил Муратов, – Так что смотрите, Василий Николаевич, за Бобринскими. Особенно, за Ольгой Владимировной. Отец, Владимир Алексеевич, из Киева не выезжает, всё своим сахаром занимается. Мать, Мария Гавриловна в Венёве, в Туле носа не кажет. Молодёжь сама себе и предоставлена. Брак родителей был мезальянсом, прожили всего три года. Высший свет Марию Гавриловну не принял. Говорят, что она против того, чтобы дети фамилию отца выбирали. Но это дело их, по закону имеют право. Вы к ним по-отечески относитесь, беспокоитесь. Я знаю.

В голове Евграфа, что-то начало проясняться, а что-то ещё больше запуталось.

Генерал Муратов продолжил: «Я не знаю, что вы ищите. Соваться в это дело не буду, коль министр приказал. Раньше, до реформы, по-другому было бы! Обязан был бы немедленно сообщить в третье отделение. На следующий день самому государю стало бы известно. Военный министр объяснялся бы на ковре в кабинете государя. Но, сейчас порядки другие, так что вам Василий Николаевич, повезло. Как я понимаю, вас с молодым человеком интересуют три вопроса. Первый, не могли ли революционеры и прочие политически неблагонадёжные участвовать в ваших бедах? Второй, нет ли на территории города иностранных агентов или близких к ним людей? Третий, личность убитого графом преступника. Я прав, Василий Николаевич?».

– Как всегда! Как всегда! – ответил Бестужев.