Статский советник по делам обольщения

Но по выражению лица Амалии ее дядя понял, что она способна отреагировать на такую дерзость самым неожиданным образом – к примеру, лишить его содержания и, как пишут в романах, «предоставить своей судьбе». А так как Казимир, если уж говорить начистоту, был совершенно не приспособлен к жизненным трудностям, он понимал, что с ним случится нечто ужасное – или он умрет на улице от холода и голода, или, что с его точки зрения было ничем не лучше, вынужден будет жениться на деньгах, дабы избежать варианта номер один.

Как уже понял читатель, дядюшка Казимир не то чтобы любил деньги, но безропотно мирился с их властью – и вместе с тем не собирался предпринимать ничего, что могло бы помочь ему сделать состояние. Шла ли речь о том, как сколотить миллион торговлей, или спекуляциями на бирже, или удачной женитьбой, все это, с его точки зрения, была буза, не стоящая внимания порядочного человека – то есть его собственного внимания.

Можно было бы понять такую точку зрения, если бы Казимиром владела неодолимая лень или если бы он являлся ученым или литератором, чьи занятия побуждают его ставить дело превыше презренного металла. Но в том-то и сложность, что по природе он вовсе не был человеком бездеятельным, а наука и искусство значили для него очень мало или почти ничего. Вероятнее всего, у Казимира была – пусть даже неосознанная – концепция счастья, которой он придерживался, и суета из-за денег в нее не входила. К чужому богатству, а также к чужой славе он был совершенно равнодушен; а так как зависть, что бы там о ней ни твердили, все же является в известной мере топливом для мотора нашего честолюбия, можно сказать, что честолюбие пану Браницкому было вообще неведомо. Если бы вдруг, по какому-то чудесному стечению обстоятельств, на его пороге нарисовалась делегация и попросила бы его принять корону правителя, или назначила бы его Императором, или объявила бы, что он только что стал Повелителем вселенной, Казимирчик, пожалуй, потрогал бы бриллианты на короне, мельком подумал, не фальшивые ли они, сердечно поблагодарил делегатов за заботу и не менее сердечно отказался бы. Он очень дорожил своим положением независимого частного лица и, скорее всего, не променял бы свою судьбу ни на какую другую.

Но так как в нашем мире абсолютной независимостью не обладает никто, на следующий день, то есть в среду, Казимиру пришлось облачиться во фрак, прицепить к нему восхитительную бутоньерку (на выбор которой он потратил все утро) и отправиться за Линой Кассини, которая должна была петь на вечере. В сущности, не было никакой нужды заезжать за ней, потому что достаточно было прислать карету, но Казимирчик отчего-то решил явиться самолично.

Следует отметить одну странность, а именно, что, выйдя из экипажа возле отеля, в котором проживала звезда, пан Браницкий вдруг стал отчего-то немилосердно хромать, и на его лице то и дело возникала гримаса боли.

Дверь отворила горничная Тереза, и тут, пожалуй, стоит сказать еще кое-что. Розита, которая прислуживала Марии Фелис, была не то чтобы яркая красавица, но вполне приятная на вид девушка; а Терезу нельзя было назвать даже хорошенькой. Она была очень исполнительна, но немного простовата – что, впрочем, не помешало ей еженедельно откладывать понемногу на «черный день» и в конце концов скопить небольшой капиталец.

Увидев Казимира, она собралась с духом, чтобы сказать ему то, что поручила ей хозяйка, – у госпожи Кассини болит голова, она ужасно себя чувствует и ни на какой вечер к баронессе Корф поехать не сможет. Точности ради добавлю, что последний раз голова у Лины болела в десять лет, когда соседский мальчишка, на которого она не обращала никакого внимания, швырнул в нее камнем, чтобы она наконец-то его заметила.

Однако Казимир даже не дал Терезе открыть рта, потому что ухватился за колено, тихо взвыл от боли и принялся изливать душу. Он жаловался на то, что судьба к нему неблагосклонна, а Мария Фелис – форменное чудовище, и именно из-за нее он вчера ужасно ушибся на катке – так ушибся, что, наверное, уже никогда не сможет ходить.

– Бедное мое колено, – стонал Казимирчик, – а все из-за моей племянницы, госпожи баронессы, которая очень хотела видеть у себя испанку. И что в ней хорошего? Один гепард чего стоит!

Он содрогнулся, вспоминая растерзанный жилет. Тереза смотрела на гостя в полной растерянности. Ей уже перепали от предусмотрительного Казимирчика кое-какие презенты, и у нее не хватило духу добивать раненого человека сообщением, что Лина Кассини рассердилась, узнав, что она будет выступать на вечере вместе с Марией Фелис, и еще больше рассердилась, узнав, что Казимира видели с танцовщицей на катке.

– Ах так! Передай ему, что у меня болит голова, и я не смогу выступать. И вообще, с какой стати я должна петь для них бесплатно?

– Подождите, я должна поговорить с хозяйкой, – шепнула Тереза гостю и быстро удалилась. А Казимир, дабы не выходить из образа, рухнул в кресло, не переставая держаться за колено.