Статуя сексуальной свободы

   Петрачковы жили в скучной блочной шестнадцатиэтажке на восемь подъездов. Дом вытянулся буквой «Г», огибая грязноватое озерцо, по которому плавали уточки и полиэтиленовые пакеты. Вокруг разновеликими пеньками торчали ржавые гаражи и однотипные жилые башни, по илистому берегу бродили жирные вороны, и все вместе выглядело так уныло, что я удивилась: как это Петрачков сподобился написать мюзикл? Такой тоскливый пейзаж скорее должен был вдохновить композитора на сочинение реквиема.

   – Ну, и что дальше? – тоже оглядевшись (и тоже без восторга), спросила Алка.

   – Слушайте меня внимательно и делайте, что я скажу, без вопросов и возражений, – сказала я ей и Руперту. – Пошли в первый подъезд.

   – Ладно, но все-таки, к чему нам готовиться? – волновалась Трошкина.

   – Я сказала – без вопросов! – напомнила я.

   Мы вошли в подъезд, отыскали лифт и поднялись на последний этаж. Под дверью нужной квартиры я произвела расстановку войск:

   – Руперт налево, я направо, Трошкина прямо перед входом! Руп, когда я щелкну пальцами, вламывайся в дом и хватай того, кто попадется.

   – Налево пойдешь – ничего не найдешь, – Руперт зачем-то процитировал старую сказку, но дальше пессимистического зачина не пошел и послушно встал слева от двери.

   – Направо пойдешь – коня потеряешь, – вспомнила я, занимая свою позицию.

   – Прямо пойдешь – голову сложишь! – напевно молвила Трошкина. И тут же встрепенулась:

   – А почему это именно я должна идти прямо?

   – Ты же у нас самая головастая! Есть, что складывать! – нервно хихикнула я и придавила кнопочку дверного звонка.

   – Что говорить-то?! – задергалась Алка.

   – Кто там? – тихо спросили из-за двери.

   – Ты Катя, приехала к Маше от тети Вали, – быстрым шепотом подсказала я.

   – Я Валя! Приехала к Маше от тети! – испуганно пискнула подружка. И, покосившись на меня, одними губами прошептала:

   – От какой тети?

   Честно говоря, я не знала родственников покойной Марии Петрачковой, но была уверена, что какая-нибудь тетя найдется у каждого. Тети – достаточно распространенное явление не только в Бразилии, где много диких обезьян, но и в наших широтах. Очевидно, моя логика оказалась правильной. Дверь щелкнула замком и приоткрылась.

   – Здрасьте, – приветственно приседая и испуганно глядя в темноту, робко молвила Трошкина. – Можно мне войти?

   – Маши нет, – ответил ей тихий голос с отчетливой хрипотцой.

   Я щелкнула пальцами, Руперт продавил внутрь замешкавшуюся Алку, уронил ее в угол и канул во мглу плохо освещенной квартиры. Невнятные шумы заглушила короткая перебранка, а затем голос Руперта торжествующе возвестил:

   – Взял и держу!

   – Отлично! – Я тоже вошла в прихожую, похлопала ладошкой по стене и нашла выключатель.

   Яркий свет ослепил всех. Первой прозрела Трошкина, но высмотрела она совсем не то, что надо было.

   – Ух, ты! Двухэтажная квартира! – восхитилась подружка, увидев над собой ступени винтовой лестницы. – А что там, наверху?

   – Переделанное чердачное помещение, – предположила я. – Возможно, с выходом в другой подъезд. Очень удобно, если кто-то хочет уйти и прийти незамеченным.

   Из комнаты, где после того, как я включила свет в прихожей, стало заметно светлее, послышался негодующий крик Руперта:

   – О нет!

   Я поспешила на голос друга и оказалась в небольшой, но уютной гостиной. Едва ли не половину комнаты занимал мягкий уголок, во второй половине безраздельно царил большой телевизор. По обе стороны от него небоскребами высились стойки с дисками. На экране азартно, но бесшумно лупили друг друга молодые люди ярко выраженной азиатской наружности: звук был выключен и не мешал слышать хрипловатый голос, злобно матерящийся на чистом русском языке, родном для всех присутствующих. Разнообразные нехорошие слова выговаривал худощавый парень в спортивном костюме. Костюм был серый, и парень, которого Крошка Ру держал за шкирку, здорово походил на мышь, схваченную за хвостик брезгливой домохозяйкой. При этом у Руперта было вполне подобающее выражение лица.

   – Это тот педик! – объяснил он и тряхнул своего пленника.

   – Держи его крепко, чтобы не дергался, – велела я, приближаясь к «мышке» с хищной улыбкой голодной кошки.

   Не обращая внимания на ругань, я схватила предполагаемого педика за щиколотку, ловко закатила одну штанину и погладила щетинистую ногу. Громко ахнула непонятливая Трошкина:

   – Кузнецова! Ты же обещала, что никакого секса не будет!

   – Погаси свет! – не оборачиваясь, велела я, и потянулась к застежке на спортивной куртке парня.

   Видимо, по моему тону чувствовалось, что я настроена далеко не игриво. Алка безропотно щелкнула выключателем, я содрала с парня куртку, вытянула из кармана заранее приготовленный брелок с фонариком, посветила на обнаженное мужское плечо, и флюоросвет проявил на нем искомый рисунок.

   – Рыба! – победным тоном доминошника воскликнул Руперт.

   – Что и требовалось доказать, – удовлетворенно молвила я и шагнула к стене с выключателем.

   Вспыхнул свет, и я с большим душевным подъемом, как хороший конферансье, произнесла:

   – Дамы и господа, позвольте представить вам Петра Петровича Петрачкова, непризнанного композитора и вполне успешного убийцу!