Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

Истоки упорядочивания профессиональных занятий российского чиновника можно проследить уже в петровском Генеральном регламенте, которым определялся, например, контур коллежского режима дня[87]. Но именно в Общем учреждении министерств бумажная деятельность (и деятельность по созданию бумаг) не только опознается в качестве основы «порядка управления», но и прописывается во всех подробностях государственной микрофизики. В частности, этим законом определялось, «как император начинает и кончает рескрипты», «как кому переписываться», во сколько приходить на службу экзекутору, где хранить журнал исходящих, когда начинать разбор почты (в пять утра) и подавать бумаги на подпись, сколько бумаг должно быть в столе (не более десяти) и каким сукном его надлежит покрывать (зеленым).

Впрочем, скрупулезная роспись процесса административного письма еще не означала упорядочивания повседневных занятий чиновников и приведения их к общему дисциплинарному знаменателю. Судя по всему, утверждение административной рутины пришлось на Николаевскую эпоху с ее полицейским интересом к порядку и детали на всех уровнях управления — от кодификации российских законов до введения единообразных печатей в учреждениях. Так, питерский чиновник Осип Пржецлавский рассказывает об экстремальной обстановке, в которой через 17 лет после появления Общего учреждения министерств происходило «окончательное приведение в порядок» Министерства внутренних дел: «В 1828 году министр повелел заняться приведением решенных дел в порядок (с 1811 года в нашей канцелярии дела не были приведены окончательно в требуемый правилами порядок и не были сданы в архив) для сдачи в архив… В течение года никто из столоначальников не мог просить об увольнении ни в отставку, ни даже во временный отпуск… Приказано было чиновникам собираться в канцелярии к 6 и оставаться до 10 часов вечера… Мы были принуждены нанимать на свои деньги копиистов»[88]. То обстоятельство, что чиновники с ужасом говорили о новых министерских предписаниях, вводивших в употребление единообразные тряпки для вытирания перьев (предпочтение безоговорочно отдавалось черному или коричневому коленкору), одинаковые чернильницы и песочницы, вздыхая при этом об александровской вольнице, указывает на качественные различия в организации рутины государственного управления. Эпоха «до», не до такой степени опосредованная буквой циркулярных предписаний, характеризуется чиновниками в категориях меньшего отчуждения: «Вообще-то дела велись патриархально, по-отечески, может быть, и не особенно разумно, но человечнее, нежели ведутся ныне»[89].

Одновременно с регламентацией мелочей канцелярской жизни ужесточились требования к качеству составления бумаг — теперь они должны были выглядеть безупречно. Говорят, Николай I, обнаружив в бумагах одного из департаментов много описок, приказал отправить его директора на трое суток в карцер[90]. «При малейшей ошибке в бумаге, при неровности строки, бледности чернил или другой неудаче бумага беспощадно браковалась»[91], а из-за запятой можно было даже «выйти» из службы[92].

Повсеместное введение в обиход бумаг, выполненных на единообразных бланках в соответствии с формулярами, сопровождалось появлением узнаваемого социокультурного типажа — чиновника, в котором видели не только профессионала, но и бумажную душу формалиста[93], растрачивающего свое время «мелочными заботами канцелярской жизни»[94]. Велик соблазн, описывая этот социально-антропологический профиль в качестве двойного эффекта канцелярской дисциплины, включить его в культурный порядок отечественной документности.

Универсалия документа

Первое столкновение с канцелярскими бумагами начала XIX века вызывает невольное удивление — они так не похожи на документы в современном значении слова. Разумеется, и в те времена издавались правила и предписания, составленные из схематичных положений, пунктов, алгоритмов (скажем, в 1807 году были опубликованы единообразные должностные инструкции). Но основной массив текстов, циркулирующих от канцелярии к канцелярии, выглядит совершенно иначе. Переписка между инстанциями ведется в форме личных писем (например, от князя Андрея Борисовича к милостивому государю Сергею Кузьмичу). Для обоснования административных действий используются частные высказывания (при этом разработанные законодательные схемы легитимации, равно как и управленческие формулы, отсутствуют). А циркуляры, рапорты, приказы, куда бы и кем бы они ни посылались, полны колоритных, временами попросту захватывающих историй. Они окончательно убеждают в канцелярской генеалогии русского литературного языка; заставляют задуматься о том, действительно ли шинель, из которой все вышли, принадлежит Гоголю; а еще — свидетельствуют об отсутствии у бумаги одного из базовых свойств документа — использования ресурса типизации и схематизации для упорядочивания социальной реальности.