Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

Означает ли это, что традиционное юридически-административное обоснование архивов, базирующееся на понятиях государства и нации, должно быть заменено социально-культурным, связанным с более разнообразными общественными интересами и практиками, как предполагает канадский архивист Терри Кук?[268] И если да, то что должны делать государственные и общественные архивы — такие, например, как архив публичной библиотеки, — чтобы альтернативные исторические голоса были сохранены и услышаны? Иными словами, должны ли они отказаться от создания избирательной памяти, подразумеваемой избирательной архивацией документов? Должны ли национальные архивы полиэтнических стран в силу своих обязательств перед государством приобретать и хранить материалы, которые по определению отражают соперничающие идентичности и создают противоречащие друг другу социальные воспоминания?

Существует мнение, что инициативу в данных вопросах лучше предоставить не государству, а «архивам идентичности», организуемым разными заинтересованными социальными группами. Такой путь, как уже отмечалось, может способствовать появлению новых интерпретаций, но вместе с тем может привести и к «избирательному забвению». А ведь бывают и более тяжелые формы социальной амнезии! Должны ли работники «архивов идентичности», побуждаемые чувством профессиональной и моральной ответственности, обеспечивать доступ к материалам, запечатлевшим альтернативные трактовки или объяснения и создающим, подобно фотографиям из Абу-Грейб, «контрархивы» для «контрнарративов»?[269] Если историки придерживаются этических норм, требующих не искажать источники, то обязаны ли архивисты сохранять материалы, способные разрушить мифы идентичности или угрожающие тем социальным воспоминаниям, которые предопределили миссию и задачу архива? Например, должно ли в частных еврейских коллекциях или в государственных архивах Израиля найтись место для антисионистских материалов, подтверждающих наличие мощной антирелигиозной традиции, или для материалов, свидетельствующих о еврейском (и не только еврейском) коллаборационизме во время холокоста? Те же вопросы могут быть заданы (и уже задавались) в связи с вишистской Францией, режимом Квислинга в Норвегии и другими случаями коллаборационизма. Как следует понимать архивы и происходящие в них процессы, чтобы историки могли извлекать альтернативные нарративы из документов, изначально встроенных в институциональную систему архива и в соответствующие категории описания? Где ресурсы для альтернативных возможностей? Очевидно, что «контрзначения» в архивах появятся только тогда, когда архивисты поставят под сомнение ключевые установки, отражаемые данными хранилищами, и обратятся к дискурсам, — господствующим и маргинальным, — теоретически обосновавшим формирование этих хранилищ и структурировавшим их деятельность.

Перевод с английского Елены Канищевой

ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЧЕСКИЙ ДОКУМЕНТ? Опрос российских историков

Вопросы

1.1. Первый вопрос намеренно задается в предельно общей и наивной форме: что такое исторический документ?

1.2.1. Следуете ли Вы в своем определении конкретной (документоведческой или какой-то иной) традиции, если да, то какой именно?

1.2.2. Может ли тут существовать отечественная специфика?

1.2.3. Если да, то с чем Вы ее связываете?

1.3.1. Можете ли Вы описать (представить, вообразить, вспомнить) ситуацию, когда вопрос «что такое исторический документ?» оказался бы в Вашей работе остро актуальным?

1.3.2. Возникали ли в Вашей практике случаи коммуникативных сбоев, отсутствия консенсуса между Вами и Вашими коллегами по этому вопросу?

1.3.3. Если да, то имело ли тут место частное недоразумение, или подобное взаимонепонимание может свидетельствовать о том, как «работают» (либо «не работают») институциональные механизмы науки о прошлом?

1.4. Как соотносятся документ и источник? Есть ли смысл проводить различие между этими понятиями?

1.5. Имел ли какое-то значение для Вашего понимания исторического документа Ваш повседневный опыт столкновения с документооборотом?

2.1. Было ли со времен Леопольда фон Ранке, требовавшего писать историю «wie es eigentlich gewesen», пересмотрено позитивистское представление о «правде документа» как истине в последней инстанции? Или оно осталось подосновой исторической науки (как призвания и профессии), не затронутой многочисленными «революциями» и «поворотами»?

2.2.1. Как Вам в Вашу бытность студентом-историком объясняли, что такое исторический документ и как к нему нужно относиться?

2.2.2. Как отличаются эти объяснения от тех, которые Вы сегодня транслируете своим студентам?

2.3.1. Меняется ли смысл понятия «документ» или статус документа в работе историка с увеличением разнообразия источников, используемых исторической наукой?