Статус: все сложно

Уложить дочь всегда было проблемой. Она не признавала сказки, стихи, истории. Все, что касалось волшебных принцесс и их принцев, ее не впечатляло. Только песни. О том, что придет в голову. Было забавно наблюдать за Глебом, когда сочинял свою. Однажды это длилось полчаса. Мила стояла под дверью детский и тихо смеялась. Он пел ей про мальчика, хулигана, которого пыталась исправить юная балерина. И он в нее влюбился.

В тот вечер песню ей пел Тим. У него репертуар был более скудным. Его тема – гонки, как и у его отца когда-то. Теперь он мечтает гонять на треке вместе с Глебом. Дядей Глебом. Тот не стал ему отцом, но оказывал поддержку во всем. Можно ли взрослого человека считать другом? Скорее всего, да. Потому что Тим считал Глеба именно другом.

Варя уснула быстро. Сказывалась общая усталость и смена часовых поясов. А еще погода. В Эмиратах она жаркая. Душно и невыносимо пыльно на улице, и единственно желание – скрыться под тенью пальм, а лучше, у бассейна в отеле.

– Мила, ты знаешь о чем я думал, когда пересек финишную черту? – Глеб лежал на кровати, смотрел в потолок. Мила положила голову ему на плечо, – а если бы мы с Маратом были на треке? В разных командах? Как бы все происходило?

– Не знаю. Но ты же всегда говорил, что не надо спрашивать у истории вопросы, начинающиеся с “если”.

– Кир звонил. Поздравлял. Говорит, что, когда на последний круг пошел, аж бутылку пива разбил о стену. А Макс в баре смотрел. Этот придурок еще ставку сделал. На то, чтобы я второй пришел, прикинь?

– Зачем?

– Ставка на второе место – выигрыш, потому что большинство ставили на первое. А если стал бы победителем, то ему и так хорошо. Радовался победе бы. Хитрый жук.

– Но ты же и так победитель. Мой победитель, – Мила садится верхом и тянется за своей порцией поцелуев. С каждым движением они становятся более откровенными, чувственными.

Глеб снимает ее тонкую футболку, зацепившись за край. Она летит в сторону. А Глеб накрывает грудь руками, сжимает, издав рык удовольствия и наслаждения. Мила помогает расстегнуть ремень и приспустить джинсы. Все быстро, отлажено. И тихо. Теперь все делается тихо, за редким исключением, когда дочь забирают бабушки и дедушки. Тогда все по-другому. Касания другие, поцелуи другие. И секс другой.

Сейчас все пропитано быстрой нежностью. Рваные поцелуи вдоль шеи, потом косточки ключицы и, в конец, соски. Они стали более чувствительными. Любая грубость теперь табу.

– Милка, а тебе сейчас можно?

– Навицкий, в первую беременность тебя ничего не останавливало, – томный голос, низкий, с хрипотцой.

– Я уже и забыл все.

– Стареешь, Нава, – улыбка трогает ее губы. Она шепчет эти слова ему на ухо, разжигая огонь.

Глеб покусывает ее за мочку уха, а потом зализывает следы своего укуса. Руками сжимает ягодицы.

– Будешь сверху, Навицкая?

Мила быстро снимает с себя одежду, забросив ее куда-то далеко. Глеб проходится горячей ладонью вдоль тела, едва касаясь живота. В одежде его еще не видно. Но сейчас отчетливо выделяется.

Секс нежный, каждое движение до глубины проникновенно и чувственно. Жар распаляется как раннее утреннее солнце в пустыне, достигая смертельной отметки.

Дыхание поверхностное и частое. Мила наклоняется к нему, теснее прижимаясь, чтобы не было свободного пространства между телами. А потом Глеб переворачивает ее и оказывается сверху. Глаза в глаза, там сейчас видна целая вселенная. Темная, но с яркими лучиками и бликами. Можно утонуть или упасть в бездну.

Они целуются жадно, поглощая друг друга и даря себя взамен.

– Я люблю тебя, Навицкий. Безумной и сумасшедшей любовью.

– Люблю тебя, моя балеринка.

Оргазм оглушает. Мила сжимает плечи Глеба, сильно, на коже могут остаться лунки от ногтей. Но он молчит, молча принимает ее волну, которая захлестывает.

– Ты как? – тишину нарушает только их дыхание. В номере стало душно, а по вискам скатываются капельки пота.

– Мне хорошо. Но немного перестарались, – Мила гладит живот и восстанавливает дыхание, свернув губы в трубочку.

– В смысле? – Глеб соскакивает в каком-то животном прыжке.

– Тонус небольшой. Так бывает, Глеб. После оргазма такое бывает. Не паникуй.

– Бл*ть!

Глеб аккуратно заглядывает в комнату к детям, так же тихо прикрывает и возвращается к Миле со стаканов воды. Мила жадно его выпивает и откидывается на подушку, прикрывшись одеялом. Глеб садится рядом, наклоняется к ней и обнимает сначала аккуратные ножки, потом живот, целует несколько раз.

– Прости меня, балеринка.

– Дурак ты, Навицкий.

– Что ты будешь делать с выступлениями?

– Ничего. Придется снова на время отказаться. Как и в прошлый раз.

– Но ты так этого хотела. Нью-Йорк, хореограф этот… Шу, Му… да Бог с ним.

– В прошлый раз же смогла. И в этот смогу.

– Это же твоя мечта, Милка.

– Я эту мечту танцевала пять лет в театре. И в каких городах на гастролях я только не побывала. Моя мечта танцевать и так со мной. А еще я мечтала о тебе, о детях.

– Значит, вернешься в театр после родов?