Статус: все сложно

– Ну я пошел, Милка? – этот ангел улыбается широко и приторно мило, что я чувствую как сводит зубы, а может, это все еще от злости. – Я позвоню.

Дверь за ним закрывается, а я готов выйти за ним и расквасить его очаровательное личико в мясо.

Но я остаюсь на месте. Просто сжимаю кулаки до боли в запястьях. Мила так и осталась стоять там, где и была. На меня не смотрит. Взгляд бегает по полу, по стенам, переходит на дверь.

– Я же сказала, что занята, – шипит злобно и обиженно.

– И что, даже для любимого мужа? – язвлю, но ее слова бьют, отправляют в нокаут.

– Зачем ты приехал?

– Может, я соскучился?

Снимаю пиджак, разуваюсь и прохожу. Пытаюсь придать движениям легкости, словно мне все равно, что она провела ночь не со мной.

– Не шути так, пожалуйста.

Прохожу в комнату. На кровать смотрю пристальней. Что я там планирую разглядеть? Их следы? В каких позах он имел мою жену? Использованные резинки на полу? Не могу сфокусировать взгляд. Перед глазами словно заела пленка с развратными картинками, где в главной роли не я.

Прохожу на кухню. Там стоят две чашки кофе. Обе полные. Получается, я помешал им насладиться совместным завтраком. Ах, какой ты поршивец, Глеб! Этот ангелоподобный словно имел право приходить, трахать ее и пить с ней утренний кофе. А я, получается, нет.

– Чай, может, нальешь? Или кофе?

– Есть вода. Подойдет?

– Супер. Говорят, самое полезное, – смотрю на Милу. Она решается поднять свой взгляд и посмотреть в упор. Так могут стрелять. И она это делает. Сердце пропускает удары. Такие мощные, сильные. Ее глаза полны обиды. А еще я вижу чертову вину. Она за что-то извиняется. Шумно сглатываю.

Мила наливает мне воду из графина и подает. Беру, и наши пальцы соприкасаются. У нее они холодные. Выпиваю залпом и отставляю ненужный бокал. Мила рядом, я слышу ее дыхание. А в груди щемит. Подхожу близко и провожу ладонью по контуру ее лица. Она отшатывается, и зло смотрит на меня. Будто теперь я в чем-то виноват.

– Почему? – спрашиваю тихо.

– Не надо.

– Я хочу.

– А я нет.

– Врешь!

Подхожу и зажимаю ее у стены. Она вырывается. Хочу ее касаться, ее трогать, гладить. Целовать, бл*ть. Я хочу ее целовать. Каждый миллиметр, каждую впадинку. Фиксирую руки, чтобы не могла царапать меня и бить. Это ведь ее любимое занятие, когда злость и ярость выходит за пределы. Прошло четыре года, а методы у нее все те же. Ухмыляюсь про себя.

Крутит головой из стороны в сторону, чтобы я не смог ее поцеловать. Понимает мои желания.

– Посмотри на меня! – приказываю, практически перехожу на крик.

– Нет!

– Что произошло?

– Ты … не поймешь.

– Так объясни! – вдыхаю ее аромат теплого шоколада. Руки у нее холодные, а вот кожа на шее теплая. Оставляю короткий, но нежный поцелуй. И не знаю, кто готов застонать первым: она или я.

Мила начинает сдаваться потихоньку. Отпускаю ее руки и фиксирую голову, чтобы наконец-то поцеловать этот бл*дский бантик.

Губы мягкие, уже влажные. Сразу проникаю в рот языком, поцелуй ни капельки не нежный. Слегка прикусываю нижнюю губы, Мила шипит. И отвечает мне тем же.

– Объясни, Мила. Разве не для этого мы играем?

– Игра… – снова это шипение, как у змеи, того и гляди выпустит свой яд. Впрочем, после нашего поцелуя не удивлюсь, если я уже инфицирован, – какое хорошее слово. Для тебя все игра, да, Глеб Навицкий? Воспоминания, чувства. Все. Игра. Ты как был эгоистом, так и остался. Тебя заботит только ты сам.

Отпускаю ее и отхожу к противоположной стене. Мила дышит часто, ее грудь высоко поднимается, а я жадно смотрю на нее. Губы влажные и еще больше опухли от нашего дикого поцелуя. Глаза – пламя. Яркие, но до безумия темные.

И мне бы разозлиться. Сказать, что это неправда. Все не так. Но не могу. Потому что понял одну очень важную вещь: мне не плевать на нее.

– Нет, Мила…

Снова подхожу к ней и просто обнимаю. В движениях нет жадности, словно ее через минуту могут забрать. Просто нежность. Это касание бархата.

Мила закатывает глаза и млеет. Прижимается и кладет голову мне на грудь. Ее руки обхватывают мои плечи. Так она меня обнимает. Какое-то невинное движение, в ней нет страсти и пылкости. Только ласка. Так делала только она. Почти забытое чувство.

Я беру ее на руки и несу в ту кровать. Она еще не заправлена и, возможно, хранит на себе чужие запахи. Отмахиваюсь от этого. Главное, она в моих объятиях. Целую, как и хотел, каждый миллиметр. Рвано, что сам начинаю задыхаться. Мила извивается подо мной. А терпения на дальнейшую ласку уже нет. Просто через пару ударов сердца беру ее. Нет, не быстро. Наоборот, растягивая каждое движение, толчки медленные. Чтобы чувствовать все. И целую так же. В губы, скулы, подбородок, шею. Вся моя. Руки на ее груди, сжимаю, а потом стягиваю с нее дурацкий топик. Тянется ко мне, словно от меня зависит ее жизнь. Между нами ни грамма воздуха. Тела слились, сроднились, и я в жизни ничего похожего не испытывал. Это уже не все триста по прямой. Это, черт, сама победа, первое место в жесточайшей схватки. Сквозь любые преграды: дождь, сильный ветер, сильных соперников. И все стало неважным и пустым.