Ставка на любовь

– Так вот: ее бабушка и дедушка были рабами на плантациях сахарного тростника на Антигуа, принадлежавших деду Алистера по матери. Плантация была собственностью семьи на протяжении десятилетий и входила в ее приданое вместе с более чем тремя сотнями рабов из Африки. Отец продал плантацию после ее смерти, а моя мать упросила его освободить рабов. Ее отец, мой дед, принадлежал к методистской церкви и был аболиционистом, поэтому маме не составило труда убедить отца, что эксплуатировать людей аморально, не говоря уже о том, чтобы ими торговать. Я не очень хорошо помню все это, поскольку была совсем маленькой, но Надин с матерью, как и другие бывшие рабы, приехали в Англию и попросились на работу в поместье Уэйкфилдов.

Роберт вздохнул. Господь всемогущий! Он мог бы узнать такие подробности биографии Уэйкфилда самостоятельно.

– Я уже говорила, что Алистер ненавидит меня, как ненавидел и мою мать. Уверена, из-за того, что винил ее в утере своей собственности, – с отвращением проговорила Джорджиана. – Я также уверена, что он считал мои деньги своими по праву. Теперь вы понимаете, почему у меня нет сомнений, что Алистер прекрасно знал, куда вкладывает деньги.

– В поместье Уэйкфилдов до сих пор работают бывшие рабы? – удивилась Софи. – Как он с ними обращается?

Джорджиана помедлила с ответом.

– После того как мне исполнилось восемь лет, я не прожила там и месяца. Надин отправили к нашим соседям на обучение к их камеристке, чтобы потом, когда я закончу школу миссис Эптон, вернулась ко мне. Кажется, нескольким слугам мама определила содержание и отправила их на пенсию, возможно, чтобы защитить от Алистера. – Джорджиана закусила губу. – Спроси вы меня об этом раньше, я бы ответила, что на том все и закончилось. Но что, если это не так? Даже если мой отец продал плантацию и освободил рабов, новый хозяин вполне мог купить других, пока существуют торговцы вроде Форестера. Слуги, которых мама не смогла отправить на пенсию и которым не нашла другого места, остались на милость Алистера. Но ему такое понятие незнакомо.

Некоторое время все молчали. Роберт готов был провалиться сквозь землю, поскольку играл определенную роль во всем этом деле. Он лично видел документ, свидетельствовавший о зверском обращении с моряками и пленниками на одном из кораблей. Он знал также, что капитан «Зонга» хладнокровно выбросил за борт сотню рабов.

Прекрасно понимая, что работорговля бесчеловечна, сам он не предпринимал никаких действий до тех пор, пока не представилась возможность проявить немного смелости с небольшим ущербом для собственного благополучия. Его семья никогда не владела плантациями в Вест-Индии, проблема рабства не затрагивала его лично, и сейчас, когда работорговля была запрещена, он, как и Джорджиана, считал, что проблемы больше не существует.

– Ваш план, конечно, весьма эксцентричен, но чем черт не шутит… – заключила Джорджиана, взглянув на Роберта. – А Форестера не было, часом, за карточным столом в тот вечер, когда ты играл с Чарлзом Уинстоном?

Роберт смутился, поскольку до сих пор не сказал Джорджиане, как поступил с закладной.

– Был. Только дом на кон ставить его никто не принуждал.

Наконец девушка рассмеялась.

– Более странного начала истории, я еще не слышала!

Роберт не мог не улыбнуться в ответ, хотя радоваться было особо нечему. Он знал, что имела в виду Джорджиана. Если бы он не задался целью обанкротить Форестера, то не стал бы делать столь высоких ставок в тот злополучный вечер, Уинстон не поставил бы на кон дом, и ему не пришлось бы ехать в Дербишир, где нападение грабителей изменило его жизнь. Он и помыслить не мог, что все так обернется, но, видно, именно такой поворот событий был ему необходим.

– Даже если проиграет все, что у него есть, Форестер найдет новых инвесторов и будет продолжать творить беззаконие, – продолжила Джорджиана, задумчиво постучав пальцем по подбородку.

Роберт мысленно подсчитал сумму выигранных у Форестера денег: она получилась довольно внушительной, – но, как заметила Джорджиана, он мог сократить расходы и оставаться на плаву.

– Ты права: нужно обанкротить его одним ударом, причем сделать это так, чтобы он не смог больше встать на ноги.

– Кто еще об этом знает?

– Только Хитеркот и я. Джентльмен, втянувший нас в это, не хочет, чтобы его имя стало известно, поскольку боится утечки информации.

– Я присоединяюсь, – еле слышно произнесла Джорджиана.

– Я тоже, – подхватила герцогиня. – Если вы собираетесь разорить его в «Веге», то моя помощь будет очень кстати.

Роберт попытался протестовать:

– Спасибо, ваша светлость, но мне не хотелось бы втягивать вас в это, да и Джорджиану тоже…

– Я делаю это вовсе не для вас, – вскинув бровь, твердо сказала Софи, прежде чем повернуться к подруге: – Если мы преуспеем, это затронет и Уэйкфилда: он потеряет свои инвестиции, твое приданое, – и даже если ты подашь на него в суд, он не сможет ничего тебе вернуть.

Девушка, упрямо выпятив подбородок, заявила:

– Пусть лучше пропадут мои деньги, чем будут использованы во зло!