Ставка на проигрыш

– Прошу, – произнес он, и я вошла внутрь помещения с видом усталой, но горделивой труженицы.

(Вот есть у меня такая досадная и не совсем женская черта. Когда хочется, чтоб пожалели и выслушали, погладили по головке и подставили плечо, я вдруг, неожиданно, прежде всего для себя самой, встаю в горделивую позу и начинаю брыкаться. «Что вы, что вы, я совсем не устала, не замерзла и не проголодалась! Что вы, что вы, я все сама, все сама, все сама». Как говорит моя мама, выделываюсь. Мы бедные, но гордые.)

И вот вместо того, чтобы радостно вопить: «Бабушка приехала! Банка с пемолюксом в шляпках лежит!» – я напустила на себя героическую скромность, – мол, время придет, похвалите, тогда и загоржусь, – и с невыразимой простотой сказала:

– Здравствуйте, Михаил Николаевич. Здравствуйте, Андрей Павлович.

Два хмурых мужика в мятых костюмах кивнули «здрасте», и Михаил Николаевич спросил:

– Ну что там у вас случилось? Почему «бабушка приехала»?

Я, красна девица, уселась на предложенный стульчик, обвела глазами помещение – серые стены, ряд окон под потолком, канцелярская мебель и два угрюмых мужика – и, выдержав мхатовскую паузу, ответила:

– Я нашла контейнер.

– Что?! – вытянулся подполковник в мою сторону всем телом. – Кого?!

– Контейнер, – скромно мяукнула я. – Он в банке из-под пемолюкса.

– Что?! – поднял голову вверх и взревел Огурцов. – Где он?

– Я его изъяла и перепрятала.

– Вы его… что?

– Перепрятала, – с интонацией воспитательницы из детского сада повторила я.

– Куда? – опешил Огурцов.

– В шкаф. За дамские шляпки.

– Вы что, идиотка?

Вопрос показался мне риторическим, и я на него не ответила. Но подполковник так страшно выпучил глаза, что успокоить его все-таки следовало:

– Он не в моей каюте. Он у Марченко.

– Какие Марченко?! – простонал-проревел-прорычал-провыл Михаил Николаевич. – Какие Марченко?! – Потом перевел взгляд на очкастого коллегу и спросил почти нормально и адекватно: – Палыч, за что мне это? А? Ну почему все в одну кучу валится?..

Палыч сочувственно пожал плечами. На меня он старался не смотреть. Впрочем, как и подполковник. Михаил Николаевич вновь поднял голову, простонал что-то сквозь зубы – мне показалось, матерное – и, ударив себя кулаком в лоб, вскочил, забегал по тесной от стульев комнате. Он бегал и причитал:

– Боже, ну почему мне так не везет?! Ну почему я вечно на идиотов натыкаюсь?! Что же за наказание такое…

– Простите, – выпрямив спину и вскинув подбородок, возмутилась я.

– А… – Подполковник махнул рукой, выбежал из кабинета и громко хлопнул дверью.

От этого стука что-то немедленно сломалось в моей выпрямленной спине – кажется, это был спинной мозг, – и я осела на стуле как жидкий студень. Посмотрела с недоумением на очкастого контрразведчика и проговорила:

– Не понимаю… Я не понимаю, что здесь происходит…

– Софья Николаевна, – разглядывая меня с печальным интересом, отозвался Палыч, – только что в вашем присутствии с подполковника Огурцова слетели его погоны.

Еще одна мхатовская пауза. Теперь заполненная растерянным сопением. И я спросила:

– Как это? Почему? За что?!

Лицо контрразведчика стало совсем скорбным, губы собрались в морщинистый пучок, он этот пучок пожевал и выдал:

– А потому, что этот контейнер должен был попасть по назначению.

– Как это… Но почему?!

– Он – пустышка. Деза. Фикция. Липа. – Андрей Павлович говорил, словно гвозди вбивал в гроб моей гордыне. – Михаил Николаевич три месяца эту операцию готовил. А тут… вы. С инициативами…

– Боже-е-е, – простонала я, – контейнер вы подложили… Подменили. Своему «алхимику». Какая же я ду-у-ура!

Палыч кивнул согласно, а я, чувствуя себя амебой, медузой, простейшим существом, мысленно рвала на себе волосы.

Бог мой! Ну конечно! Как я раньше не поняла!

Идиотка самонадеянная! «Бестолковые органы курьера упустили». Как же! Упустили! Не упустили, а «вели», да так бережно, что дали ему уйти, только бы не раскрыть слежку!

Отсюда все нестыковки, отсюда кажущаяся беспечность проведения операции…

Ду-у-ура-а-а!!! Растянутая, как плакат на двух столбах над дорогой. Яркая и безразмерная. Узкая и одномерная. Все едут, читают и соглашаются – дура. Как есть – дура.

Подполковник Огурцов три месяца готовил операцию. Конечно же он все знал об «алхимике», конечно же они его «вели» все эти месяцы и, разумеется, вместо секрета подсунули емупустышку.

А я-то, бестолочь самовлюбленная… «Утру нос господам чекистам…»

Утерла. Погоны с чужого кителя.

– Андрей Павлович, верните подполковника, – справившись с собой и удерживая мысли и нервы в кулаке, строго попросила я. – Верните. Он меня не дослушал.

– Покурит на холодке, душой отойдет и сам вернется, – ответил вредный Палыч. – Расскажите-ка лучше…

– Нет! – отрезала я. – Вот вернется подполковник, буду каяться при нем.

– Как угодно, – пожал плечами очкарик и остался сидеть на стуле, проявлять вредность.