Ставка на проигрыш

Расставшись с "докером", Бирюков и Маковкина протолкались на рынке полдня. Публика была любопытной. Знатоки, группируясь, азартно спорили о литературных новинках; вихрастый подросток, зажав в кулаке измятый рубль, горящими глазенками присматривался к книгам по фантастике; нарядной молодой чете непременно нужен был двухтомник Андерсена, выпущенный издательством "Художественная литература", и последнее издание "Книги о вкусной и здоровой пище"; похожий на артиста парень настойчиво искал переписку Мейерхольда. Рынок функционировал вовсю: кто-то менялся книгами, кто-то просто глазел из любопытства, но большей частью люди продавали и покупали.

Глава XXV

После полудня небо над Новосибирском нахмурилось, а когда Бирюков и Маковкина сели в рейсовый автобус, чтобы доехать до городского кладбища, забарабанили крупные дождевые капли. Исхлестав на асфальте пыль, дождь быстро перестал. Опять показалось солнце. Только в стороне Кузбасса, над самым горизонтом, клубились черно-сизые грозовые облака, и где-то далеко вздыхали раскаты грома, похожие на траурный артиллерийский салют.

Катафалк с гробом Холодовой подъехал к кладбищу ровно в три часа. Возле него остановилась грузовая машина с пирамидой памятника и оградкой, а чуть поодаль - автобус с людьми. Двери автобуса сразу распахнулись, и Бирюков прежде всего увидел загоревшую лысину Овчинникова, помогающего оркестрантам выгружать инструмент. За оркестрантами стали выходить незнакомые Бирюкову парни и старушки. Среди них Антон узнал лишь Ксению Макаровну и еще одну соседку Деменского, с которой довелось беседовать при выезде на происшествие. Сам Юрий Павлович, бледный как полотно, вышел из катафалка. Осторожно приняв на руки мальчика лет семи, он поставил его рядом с собою и помог спуститься на землю заплаканной пожилой женщине. За женщиной вышел ссутулившийся от горя Федор Федорович Холодов. Как догадался Бирюков, мальчик был сын Сани, Сережка, а заплаканная женщина ее мать.

Парни обступили катафалк. Овчинников энергично принялся руководить выносом гроба. Звонко ахнули медные тарелки, и духовой оркестр заиграл рвущую душу похоронную мелодию. Деменский вытер лицо носовым платком. Завсхлипывали старушки. Совсем сгорбился Федор Федорович Холодов, обняв за плечи еле державшуюся на ногах жену. И только один Сережка, словно не понимая происходящего, любопытно уставился голубыми глазенками на оркестрантов.

Процессия медленно двинулась вдоль кладбища к могиле.

Бирюков и Маковкина вместе со всеми.

Оркестранты оборвали мелодию так же внезапно, как начали. Наступила гнетущая тишина. Антон увидел, что гроб опустили на землю. Деменский, прижав к себе насторожившегося Сережку, будто окаменел. Из немигающих глаз Федора Федоровича по бледным щекам катились слезы. Ксения Макаровна, что-то нашептывая вконец обессилевшей матери Сани, беспрестанно подносила к ее носу ватку, вероятно смоченную нашатырным спиртом.

Среди цветов, заполнявших гроб, Бирюков разглядел лицо Сани спокойное, красивое лицо с белым пятном лейкопластыря, прикрывающего рассеченный висок. Бесцветные губы застыли в виновато-растерянной улыбке.

Молчаливая пауза стала затягиваться, вроде бы никто не знал, что делать дальше. Неожиданно Деменский, словно вспомнив что-то очень важное, отстранил прижавшегося к нему Сережку и нервно стал снимать со своего пальца широкое обручальное кольцо. Оно никак не поддавалось. Юрий Павлович мучительно поморщился и силой сорвал его. Невидящим взглядом он обвел хмурые лица, потом медленно опустился перед гробом на одно колено, приподнял правую руку Холодовой и надел кольцо на безымяный палец.

Зашевелившиеся впереди старушки скрыли от Бирюкова склонившегося Юрия Павловича. Пришлось искать другое место. Пока Антон переходил, гроб уже накрыли крышкой. Овчинников, нагнувшись, стал забивать первый гвоздь, и вдруг пронзительно звонко рванулся мальчишеский голос:

- Дядя!.. Не надо, дяденька!!!

У гроба произошло замешательство. Бирюков приподнялся на цыпочки и увидел, как Сережка изо всех силенок пытается вырвать у растерявшегося Овчинникова молоток.

Окружающая могилу толпа встревоженно загудела, зашевелилась. Кто-то надсадно закашлялся. Несколько старушек враз заголосили. Выбравшись из толпы, Бирюков поискал глазами Маковкину. Та стояла у памятника, приготовленного для могилы Холодовой. Антон тоже подошел к серебристой пирамидке с овальным портретом и сияющей бронзовой пластиной. На пластине была выгравирована раскрытая книга с четверостишием на правой странице:

Ты не вернешься, не оглянешься,

Не станешь мудрой и седой.

Ты в нашей памяти останешься

Всегда живой и молодой.

Бирюков перевел взгляд на фотографию и в напряженно застывших перед объективом глазах Сани будто прочитал упрек.

- Нелепость - гибнуть в таком возрасте, - проговорила Маковкина. Мальчика жалко...

Антон промолчал.