Ставка на проигрыш

— Говорите, «пока»… В дальнейшем такая необходимость может возникнуть?

Голубев пожал плечами. Реваз Давидович вдруг нахмурился:

— Помнится, дорогой, мы с вами на днях встречались. Но тогда на вас была штатская одежда…

Слава окинул взглядом спортивный костюм Реваза Давидовича:

— Вы тоже не постоянно носите форму.

— Ваша поездка в восьмом вагоне адлерского поезда — совпадение или?..

— Я возвращался с юга, — уклончиво ответил Голубев.

— Можно подумать, что поезд Адлер — Новосибирск отправляется с Крайнего Севера. — Степнадзе вновь повеселел. — Надеюсь, дорогой, позволите мне переодеться?..

— Дело ваше.

— Благодарю.

Реваз Давидович повернулся и без малейших признаков волнения направился к даче. Опасаясь, как бы он не выкинул какой-либо трюк, Слава без приглашения пошел следом. На полпути Степнадзе оглянулся, с усмешкой спросил:

— Хотите посмотреть, как живу?

— Если позволите.

— Скрывать от милиции мне нечего. Почему не позволить?.. — Степнадзе внезапно обнял Голубева за плечи, приветливо улыбнулся и свободной рукой показал на распахнутую дверь веранды. — Входите в мою хижину, дорогой!

Нижний этаж удивил Славу старинной обстановкой. Большая светлая комната походила на зал, в котором демонстрируется мебель чуть ли не позапрошлого века. Особенно выделялись старинные часы в украшенном затейливой резьбой футляре. Гостеприимно усадив Голубева к сияющему черной полировкой столу на изящных резных ножках и заметив, как Слава заинтересовался лениво раскачивающимся, почти метровым, маятником, Реваз Давидович снисходительно улыбнулся:

— Любопытный хронометр, да?

— Это сколько же лет он уже тикает? — спросил Слава.

— По семейному преданию часы принадлежали еще моему прадеду.

— И до сих пор идут!

— Мастера той поры делали вещи на вечность. — Степнадзе распахнул дверцу вместительного буфета, плотно заставленного всевозможными бутылками с яркими импортными этикетками. — Хотите выпить, пока буду переодеваться?

— Спасибо, — отказался Слава. — Я, знаете, только чай пью, и то, если не очень крепкий.

— Есть хорошие вина. Импортные, понимаете?..

— В Сибири вырос, к заморским напиткам не привык.

Реваз Давидович недоуменно повел бровями и положил перед Голубевым на стол нарядно-золотистую коробку сигарет:

— В таком случае закуривайте.

— Спасибо, не курю. — Слава улыбнулся и кивком головы показал на ритмично качающийся маятник. — Время поджимает, Реваз Давидович…

— Время, время… неумолимое время… — театрально вздохнул Степнадзе, открывая ключом одну из створок занимающего всю стену платяного шкафа. Несколько секунд он задумчиво рассматривал развешанные на плечиках, как в магазине, костюмы, затем вдруг повернулся к узкой лестнице, ведущей на второй этаж, и громко окликнул: — Мамочка!..

Придерживая полы ярко-синего кимоно, по лестнице спустилась молодая женщина с пышными золотистыми волосами, прикрывающими плечи. Голубев догадался, что это Нина — жена Реваза Давидовича.

— Опять приглашают в уголовный розыск, — глядя на нее, расстроенно проговорил Степнадзе. — По-твоему, что лучше надеть?

— Надень что-нибудь легкое, на улице жарко, — не задумываясь, ответила Нина и сразу обратилась к Голубеву: — Разве нельзя здесь переговорить? Зачем по такой жаре непременно тащиться в уголовный розыск?

Реваз Давидович опередил Славу:

— Угрозыск, мамочка, не парикмахерская…

— Можно подумать, ты виноват!

— Думай не думай — сто рублей не деньги, — хмуро буркнул Степнадзе.

Сняв с плечиков светло-желтый костюм, он закрыл дверцу шкафа и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж. Нина подошла к столу, взяла было коробку сигарет, словно хотела закурить, но тут же бросила ее и, доверчиво глядя Славе Голубеву в глаза, тихо заговорила:

— Муж ни в чем не виноват. В угрозыске я сгоряча наплела на него глупостей. Хотела, чтобы милиция припугнула ревнивца. Бабья дурость, понимаете?..

— Значит, Реваз Давидович не прилетал из Ростова в Новосибирск? — спросил Слава.

— Естественно.

— Кто же пытался открыть дверь вашей квартиры, когда вы с Овчинниковым вернулись из театра?

— Какой-то провокатор. У Реваза на работе очень много завистников. Скажу по секрету, один из его сослуживцев замучил меня предложениями.

— Кто именно?

— Он по телефону звонит, когда Реваз в поездке. Фамилию ни разу не назвал, но говорил, что вместе с Ревазом работает. Наверняка, этот провокатор угонял нашу машину.

— Как он открыл гараж?

Нина долго сжимала холеные наманикюренные пальцы. Лицо ее то бледнело, то вдруг покрывалось нервными розовыми пятнами. Бросив тревожный взгляд на лестницу, словно опасаясь, как бы не подслушал муж, она наконец зашептала:

— Ради бога, не рассказывайте только Ревазу… В тот день я позабыла закрыть гараж, торопилась перед театром в парикмахерскую… Клянусь всеми святыми, Реваз самый что ни на есть порядочный человек. Если уголовному розыску кажется подозрительным наше богатство, то ведь оно досталось мужу от родителей. Его отец еще до революции был знаменитым профессором математики…

На лестнице послышались тяжелые шаги. Нина, повернувшись к Ревазу Давидовичу, мигом оживилась:

— Рассказываю вот о твоих родителях…