Люська озадаченно посмотрела на меня, потом догадалась — начала вытирать рукой губы, брови сложила домиком, вот-вот заплачет…
Не торопясь, я подошел к проему распахнутой двери. Осторожно заглянул внутрь, сопровождая взгляд стволом дробовика…
Никаких человеческих тел, отдельных конечностей, крови… Небольшой каменный очаг, в котором ровно, с небольшим выделением дыма горит какая-то жидкость, дым уходит в отверстие в потолке, пара ржавых металлических банок на полу, драные ветхие тряпки…
Я вошел в хижину, практически не опасаясь: здесь побывала Маня. Тактические очки хорошо просвещали помещение, и я бегло осмотрел скудную внутреннюю обстановку: ворох тряпок в углу на трех ящиках — постель, пара ящиков, сдвинутых вместе и уставленных банками, — стол. Небольшой металлический стеллаж с открытыми полками, заваленными каким-то металлоломом и прочим мусором… и резкий кислый запах пороха и металла, смешанные со странным, незнакомым, но не отталкивающим запахом, исходящим от горящей жидкости.
Ага!
Я склонился к трупу некрупного животного, скрытого до этого столом, — то ли собака, то ли шакал: морда узкая, уши широкие, шерсть очень короткая, сначала показалось, что ее вовсе нет. Вся средняя часть поджарого корпуса была изувечена попаданием заряда картечи. Стреляли, по всей видимости, из-за кровати, из кучи камней, куда уходила натянутая от стола, плохо различимая на фоне усеянного тряпками и щебнем пола тонкая бечевка. Самострел, не иначе.
Я убрал в сторону несколько камней, в которые уходила бечевка, и высвободил ржавый одноствольный обрез какого-то ружья. Как его не разорвало при выстреле — непонятно. Покрутил ствол в руках, подумал и позвал Люську.
Сестра влетела в хибарку, подсвечивая себе фонариком. Вот непослушная: не усидела, сходила к мотороллеру. Точно — задницу надеру!
— Смотри. — Я отобрал у нее фонарик, посветил на собачий труп, на ржавый обрез.
Люська охнула, ухватилась рукой за «стол».
— Если бы ты сюда сунулась со своей любознательностью, а эта собачка не разрядила самострел, то с ногами могла бы уже попрощаться. Тебе понятно? И туфельки с чулочками больше не на что было бы надевать.
Люська закивала и сдавленно всхлипнула. Блин, кажется, переборщил с жесткостью: девушка все-таки…
Сестра шмыгнула пару раз носом и протянула мне пачку влажных салфеток:
— Леш, вытрись, а то присохнет кровь, не ототрешь…
Луна вставала из-за горизонта. Ее мягкое жемчужное сияние текло по каменистой равнине, обнимало песчаные языки, карабкалось по склонам барханов. Резкие тени пролегли от выступающих над равниной камней, чернильные лужицы заполнили все выбоины и трещины, и словно запутанный узор лег на сонную, остывающую после дневного жара равнину.
Я сидел на крыше каменной хижины, держа дробовик под рукой, вглядываясь в каменисто-песчаную пустыню через тактические очки. Тьма рассеивалась, отступала перед крепнувшим лунным светом. Я снова был на Дороге, соединявшей миры, я снова был полноценным человеком. Человеком, исполнявшим свое призвание и долг.
За каменной стеной хлопотала Люська, готовившая поздний ужин. Удивительно, как преображают женщины любое помещение, в которое попадают! Вот, кажется, что может быть приглядного в такой запущенной и скудной обстановкой дыре, как эта хижина? А Люська умудрилась за каких-то полчаса убраться в ней, передвинуть (не без моего участия) так называемую «мебель» по своему вкусу, и хижина обрела какой-то домашний уют, «ожила», давая ощущение приятного места отдыха, словно даже безопаснее стала. Из дымового отверстия вкусно пахло приготовляемой пищей…