Ставка на стюардессу

Читая их, я поняла, как сильно изменился русский язык. Я знала, что после революции 1917 года у нас была реформа алфавита. Аполлинария Антоновна писала на «дореформенном» русском и после 1917 года. А какие она использовала выражения… Мы сейчас не только так не говорим, но и писатели не используют таких фраз, рассказывая о тех временах.

После их прочтения (того, что удалось разобрать) я напросилась к Синеглазову в гости. Он сразу же пригласил меня. Я тогда была студенткой третьего курса. Фактически никем в сравнении с мудрым профессором, которого приглашали в университеты по всему миру. Синеглазов читал лекции на английском, немецком и французском и до того, как заняться преподаванием, работал в различных финансовых учреждениях. Но, как уже говорилось, его интересовала финансовая история. Он много работал в архивах, включая зарубежные, а на его лекциях яблоку было негде упасть. Он не только читал их студентам, но и допускал всех желающих.

Ему было около восьмидесяти лет, но он оставался крепким и очень здоровым для своего возраста мужчиной. Он купался в проруби, обливался ледяной водой, много гулял, таблетки принимал в случае только самой крайней необходимости, предпочитая народные средства. Врачей не жаловал. Он был галантен с женщинами любого возраста и давал каждой почувствовать, что она женщина. Но сам после смерти жены, вроде сорок лет назад, больше не женился. Мне он сказал, что не женился потому, что вторую смерть близкого человека пережить не сможет. Он понял это тогда, когда сам еще был относительно молодым мужчиной. У него всегда жили коты, «оставшиеся без попечения хозяев». Синеглазов лично знал многих зоозащитников и участвовал в пристраивании животных. Мне он говорил, что пожилому человеку нельзя брать котенка или щенка, чтобы тот потом не оказался на улице, в приюте или его не усыпили, когда животному еще жить и жить. А поскольку он берет взрослых животных, у которых умерли хозяева, он продлевает им жизнь в домашних условиях. И сам получает удовольствие от общения с ними. Хотя расставаться все равно очень тяжело. Симеон Данилович неоднократно предлагал взять кота мне. Но поскольку я летала, это было нереально. Значит, нужно искать кого-то, кто будет кормить животное в мое отсутствие. Потом я взяла бабу Таню, затем мать Андрея… В доме Ивана или, правильнее будет сказать, на участке Ивана жили две лайки, которыми занимался мужчина из семейной пары, работавшей на Ивана. Да и я была беременна, родился Мишенька… Возможно, я возьму кота для сына, когда он немного подрастет. Сейчас мне точно было не до кота в дополнение ко всему тому, что вдруг свалилось мне на плечи.

Тогда, на третьем курсе, я поразилась квартире Синеглазова в старом фонде. Я еще ни разу в таких не бывала. Это было настоящее родовое гнездо потомственных интеллигентов – как я такие гнезда представляла. Я поразилась количеству книг. Квартира утопала в книгах. Они, казалось, лежали везде, а не только стояли в книжных шкафах и на полках. Правда, Симеон Данилович уже давно освоил компьютер и смартфон, хотя современная техника на фоне старинной мебели смотрелась странно. Мы пили чай из старинного фарфора на накрахмаленной скатерти. У Синеглазова убиралась соседка, которая точно знала, что вещи нельзя перекладывать. Но она «правильно» стирала белье и прекрасно готовила. Симеон Данилович и сам умел готовить, но не любил. Он всегда придерживался старых традиций, накрывая на стол. Гостей он принимал в комнате, сделать это в кухне для него было немыслимо, всегда накрывал стол накрахмаленной скатертью, а не клеенкой. Я не могла представить, чтобы Симеон Данилович ел со сковородки или из кастрюльки, как делала я, когда жила одна.

– Что привело вас ко мне, Дашенька? – спросил Синеглазов, когда я была студенткой третьего курса.

Я спросила, является ли он потомком тех самых Синеглазовых, банкиров, известных еще в позапрошлом веке. Он подтвердил, что является.

Я спросила, знает ли он про побочную ветвь – про девочку, рожденную балериной от банкира Синеглазова и отданную на воспитание. Я не думала, что Симеон Данилович как раз из этой ветви. Девочка же сменила фамилию.

Но Синеглазов рассказал про еще одну смену фамилии его отцом – сыном репрессированного финансиста.

– Да, Даша, мы с тобой, можно сказать, родственники. И мне было бы интересно узнать, что известно тебе о наших предках.

Тогда он впервые назвал меня на «ты». Но я же получалась молодой родственницей!

Я протянула ему дневники Аполлинарии Антоновны Пастуховой.

Симеон Данилович взял их читать, а потом вернул с указанием отвезти в Карелию и спрятать где-то в доме бабы Тани, даже подарил железную коробку и обернул тетради вощеной бумагой, а потом тканью.

– Там есть подпол? – спросил он.

Я кивнула.

– Пол земляной?

Я опять кивнула.

– Зарой. И глубоко зарой. С домом может произойти все что угодно… Тетради должны сохраниться.