Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг(Без иллюстраций)

Маяковский пришел узнать, когда будет генеральная репетиция. Но в дирекции никого не было, и ответить никто не смог. Тогда он предложил Валентине прокатиться с ним в его машине. Она ответила, что не может, потому что должна работать с декорациями, а Маяковский, выйдя из себя, закричал: “Нет?! Не можете?! Отказываетесь?” У него, вспоминала она впоследствии, было “совершенно белое, перекошенное лицо, глаза какие-то воспаленные, горячие, белки коричневатые, как у великомучеников на иконах”. Он продолжал ритмически бить тростью по стулу, стоявшему рядом, и повторил вопрос: “Нет?” Она ответила: “Нет”, после чего раздался звук, похожий на “визг или всхлип”: “Нет? Все мне говорят “нет”! Только нет! Везде нет!..”

Он говорил эти слова уже на пути к выходу. Трость била по стульям. “Что-то почти сумасшедшее было во всем этом”, — вспоминала Ходасевич, которая побежала вслед за ним, настигнув Маяковского уже у автомобиля. Она пообещала поехать с ним, но попросила подождать несколько минут, пока она договорится, чтобы монтирование закончили без нее. Вернувшись, она видит словно другого человека — “прекрасный, тихий, бледный, но не злой, скорее мученик”. Валентина не удивилась — она и раньше была свидетельницей перепадов его настроения. Какое-то время они ехали в полном молчании. Потом Маяковский повернулся, посмотрел на нее дружелюбно и с виноватой улыбкой сказал, что будет ночевать в Лубянском проезде, и поэтому просит ее позвонить и разбудить его завтра, чтобы он не пропустил репетицию. Вдруг он попросил шофера остановиться и выпрыгнул из машины практически на ходу. На тротуаре он так грозно размахивал тростью в воздухе, что прохожие отскакивали в стороны. Бросив: “Шофер довезет вас куда хотите! А я пройдусь”, он удалился большими, тяжелыми шагами, и Валентина прокричала ему вслед:“Какое хамство!”. “Все было противно, совершенно непонятно и поэтому — страшно”, — вспоминала она. На обратном пути в цирк они проезжали мимо Маяковского, который с высоко поднятой головой продолжал быстро размахивать в воздухе тростью, как хлыстом \

Решение Норы пойти на ипподром с Яншиным и друзьями из театра в очередной раз напомнило Маяковскому о его отчужденности, и это чувство только усилилось, когда позже он позвонил Асееву и от сестры его жены узнал, что тот тоже на ипподроме. Свояченицу удивило, что обычно учтивый Маяковский “как-то странно разговаривал” и спросил “Колю” без каких бы то ни было приветственных фраз. Услышав, что его нет дома, он немного помолчал, а потом сказал со вздохом: “Ну, что ж, значит, ничего не поделаешь”. То, что в последние дни Маяковский так настойчиво искал контакта с Асеевым, с которым не общался несколько месяцев, свидетельствует о его отчаянии.

Он искал Асеева, потому что хотел в тот вечер пригласить его домой на ужин, чтобы не остаться одному. С той же целью днем он искал и Луэллу — так же безрезультатно — и других друзей. Кто-то, очевидно, обещал прийти, потому что, когда муж Луэллы (она вышла замуж в декабре 1929 года), не зная о том, что Маяковский ее искал, в восемь часов заглянул в Гендриков, он обнаружил, что Маяковский сидит за накрытым столом и пьет вино в полном одиночестве. "Я никогда не видел Владимира Владимировича таким мрачным”, — прокомментировал он.

Никто из гостей не пришел, и Маяковский отправился к Катаеву в надежде, что там все же появится Нора. Когда он пришел, хозяин еще не вернулся, но в доме находился художник Владимир Роскин. Они с Маяковским были старыми друзьями, сотрудничали в РОСТА и вместе делали декорации для “Мистерии-буфф”. В ожидании Катаева они затеяли партию в маджонг. Роскин сразу обратил внимание, что Маяковский не похож на себя.

Василий Каменский пересказывал похожую историю, которая якобы тоже произошла 13 апреля: Маяковский попросил шофера остановиться у клуба писателей, вытащил из заднего кармана пистолет, намереваясь выпрыгнуть из машины, но его остановили; впрочем, это может быть вариант эпизода с Валентиной Ходасевич.