На самом деле Краснощеков был весьма успешным директором банка: в период с января 1923 года и до ареста в сентябре ему удалось увеличить капитал Промбанка в десять раз, в том числе благодаря гибкой политике кредитования, следствием которой стал значительный приток американских инвестиций в Россию. Не исключено, что обвинения против Краснощекова инициировались людьми из Наркомфина и конкурирующего советского Госбанка; незадолго до своего ареста Краснощеков выступил с предложением, согласно которому Промбанк должен был взять на себя все промышленно-финансовые операции Госбанка. Эффект получился обратным: после суда над Краснощековым Промбанк подчинили Госбанку.
Что касается оргий, то мало вероятности, что эти обвинения имели под собой почву; Краснощеков не обладал репутацией кутилы, а его “представительские расходы” вряд ли превышали расходы других высокопоставленных работников. Однако он был уязвим, поскольку при наличии жены и детей у него были не одна, а две любовницы. Женщина, фигурировавшая в материалах процесса, была не Лили, как можно было бы думать, а Донна Груз — секретарь Краснощекова, которая шесть лет спустя станет его второй женой. Этот факт, несомненно, подрывал доверие к Краснощекову в части обвинительного акта, касавшейся его личной жизни.
Когда был оглашен приговор, Лили уже три недели находилась в Париже. Она поехала туда без особых дел, для того чтобы развлечься. Однако она взяла с собой платья советского модельера Надежды Ламановой, которые они с Эльзой демонстрировали на двух суаре, устроенных парижской газетой. Ей очень хочется в Ниццу, но никак не получается, так как русские эмигранты проводят там конгресс, сообщает она Маяковскому и Осипу в Моек- ву 23 февраля. Вместо этого она думает поехать в Испанию или еще куда-нибудь в Южную Францию “пожариться недельку на солнце”. Но Лили осталась в Париже, где они с Эльзой непрестанно выходят в свет и танцуют. Их “более или менее постоянные кавалеры” — Фернан Леже (с которым Маяковский познакомился в Париже в 1922 году) и один лондонский знакомый, который берет их с собой повсюду “от самых шикарных мест — до апашей включительно”. “Здесь совсем искутились, — сообщает она. — Эльзочка завела записную книжечку, в кот. записывает все наши свидания, на десять дней вперед”. Поскольку в Париже одежда тоже стоит дорого, она просит Осипа и Маяковского прислать ей немного средств, в случае если они выиграют “какие-нибудь бешеные деньги” в карты.
Письмо было написано за две недели до суда над Краснощековым. “Что с А.М.?” — спрашивает Лили посредине отчета о развлечениях. Но ответа на свой вопрос она не получила, либо
кие предположения на этот счет, о кот. расскажу тебе лично. Как ни странно, но мне кажется, что меня не впустили из-за тебя”.Предположение оказалось правильным: документ из британского министерства иностранных дел подтверждает, что именно отношения с Маяковским, писавшим “весьма клеветнические статьи” в “Известиях”, сослужили ей дурную службу. Как ни странно, но, вопреки этому запрету, Лили смогла приехать в Лондон три недели спустя. Английской иммиграционной службой эта поездка, очевидно, зарегистрирована не была — значит ли это, что она въехала в страну нелегально? Одновременно с отъездом Лили в Париж Маяковский отправился в турне по Украине: поэтические чтения были важным
кие предположения на этот счет, о кот. расскажу тебе лично. Как ни странно, но мне кажется, что меня не впустили из-за тебя”.
Предположение оказалось правильным: документ из британского министерства иностранных дел подтверждает, что именно отношения с Маяковским, писавшим “весьма клеветнические статьи” в “Известиях”, сослужили ей дурную службу. Как ни странно, но, вопреки этому запрету, Лили смогла приехать в Лондон три недели спустя. Английской иммиграционной службой эта поездка, очевидно, зарегистрирована не была — значит ли это, что она въехала в страну нелегально?
Одновременно с отъездом Лили в Париж Маяковский отправился в турне по Украине: поэтические чтения были важным
ответ не сохранился. В Париже она провела месяц, а 26 марта села на корабль до Англии с целью навестить Елену Юльевну, которая хворала. Однако Лили была вынуждена вернуться в Кале в тот же вечер, поскольку в Дувре ее остановил пограничный контроль — несмотря на то что у нее была английская виза, выданная в Москве в июне 1923 года. Она не могла знать, что после первого посещения Англии в октябре 1922-го ее объявили персоной нон грата, о чем 13 февраля
года секретным циркуляром было сообщено во все британские пункты паспортного конт-
роля “для Европы и Нью-Йорка”.
“Ты не знаешь до чего обидно было возвращаться с английской границы, — написала она Маяковскому. — У меня всячес-
Показ одежды Надежды Лама- новой в Париже зимой 1924 г. вызвал интерес и французской и английской прессы. В Англии эта фотография была снабжена следующим комментарием: “СОВЕТСКАЯ МЕШКОВАТАЯ МОДА. — Из-за нехватки ткани в Советской России московская модельерша г-жа Ламанова сделала эти платье и шляпу из мешковины”.