Читаем Ставок больше нет полностью

Ставок больше нет

– Почему ты не поинтересуешься, как я опередил тебя? – продолжал монолог Анатолий Геннадиевич. Рудалев по-прежнему молча стоял на пороге. – Помнишь тот затор на перекрестке… Там начинается короткая дорога к правительственным дачам. Думал, пропускают кортеж с очередным премьер-министром зарубежного государства?.. Ты потерял целых двадцать минут. А это мы нарочно перекрыли трассу!.. – Холмогоров рассмеялся. Смотреть на Рудалева, в глазах которого – смертельная тоска, – доставляло ему наслаждение.

Кремль. Рабочий кабинет президента

– Компьютерный анализ, проведенный в вычислительном центре Академии наук дал неожиданный результат. Использовалась одна из моделей Математика. Она показала: текст про Зверя с мохнатыми лапами, очутившийся у нас в руках – лишь первая часть большого письма, – продолжал рассказывать Гараничев. – Неуловимые повороты фраз, интервалы в интонациях позволили программе определить: документ неполон. Где-то обязательно есть продолжение. Едва осознав это, Дробышев, программист, тут же перезвонил Петренко, но, на беду, не объяснил ему сути дела. Подробный рассказ приберег для Рудалева, – в службе безопасности работу Дробышева курировал именно он.

– Рудалев шел по лезвию бритвы! – заметил президент.

– Думаю, не предполагал, что бездушная математическая программа может быть настолько проницательной. В том, что эмоциональный Дробышев рассказал ему о своих выводах прямо по телефону я не сомневаюсь. Косвенно на это указывает длительность разговора, – ее мы считали с сервера коммуникационной станции. Разговор Дробышева с Петренко был не в пример короче.

– Итак, Рудалев убил программиста…

– Да. Приехав к зданию вычислительного центра, Андрей проник по пожарной лестнице на второй этаж, оттуда – в зал, где работал Дробышев. Убив его, Рудалев удалил из компьютера всю опасную для него информацию. Скорее всего, ничего не подозревавший программист сам показал ему файлы. Рудалев надеялся: никто не знает модель Математика так же глубоко, как Дробышев. А значит – не сможет придти к таким же выводам… Рудалев выбрался на улицу, обогнул, прячась от камер, здание. Прошел, будто только что появился, мимо поста охраны. Наверху «обнаружил» убитого им же Дробышева.

– Но как вы узнали, что у письма есть продолжение?

Дача

– Я хочу исповедоваться… Я скажу тебе то, чего не знает Гараничев. Только выслушай меня… Не надо всего… – Рудалев заплакал. Он вынул из кармана пистолет, бросил на пол. Подскочивший сзади Шастин поднял оружие. Обыскал агента. – Зачем весь этот антураж… Зачем поджидать меня здесь?.. Я устал… Я сам собирался все рассказать. Пусть оставят нас одних… – Андрей покосился на стоявших рядом с ним холмогоровских людей. – Я хочу исповедоваться.

Мучительные сомнения отразились в лице Холмогорова. Он не знал, как поступить…

Рудалев выглядел ужасно: спутанные волосы прилипли к потному лбу, под запавшими глазами – глубокие тени. Обычно подтянутый, спортивный мужчина ссутулился, руки бессильно повисли вдоль тела, как плети.

– Я не буду говорить при них. Только наедине. Дай мне шанс! – прошептал Андрей.

Холмогоров сдался. Желание узнать нечто неизвестное Гараничеву пересилило осторожность. Сделал знак подчиненным выйти.

Рудалев подошел к Анатолию Геннадиевичу. Вдруг обмяк, схватил Холмогорова за руку, из глаз Андрея потекли слезы, он пошатнулся. Навалился на собеседника, обхватил за плечи:

– Слушай, я исповедуюсь тебе!.. Я себя доконал!.. Я расскажу такое!..

Он зарыдал в голос. Холмогоров попытался освободиться от этих странных объятий, но Андрей зашептал ему в ухо…

Внутри некоторое время спустя

Студенистая блямба задергалась. Точно хотела оторваться от покатой ворсистой стенки, с которой срослась сотнями перемычек. Те были пронизаны, как нитями, бесчисленными канальцами, – по ним текла тягучая прозрачная жидкость.

Через несколько минут агонии блямба начала исторгать из себя маленькие, похожие на черные точки, шарики. Это не принесло облегчения. Продолжая дергаться, стала опухать, раздуваться. Цвет студня из белесого превращался в кроваво красный.

Черные шарики, – их жидкая среда, омывая со всех сторон блямбу, относила в сторону, – начали достигать ворсистой стенки. Они сталкивались с ней и упругая ткань глубоко вздрагивала. В пронизывавших ее желтых волокнах рождался импульс. Он преодолевал короткое расстояние, оказывался в серовато-белесом веществе. Вызывал десятки энергетических разрядов. В миллионах микроскопических полостей ускорялась химическая реакция. Вскоре в блямбу через канальцы стала поступать густая темно-коричневая жидкость. Она распухла еще сильнее, перестала дергаться, застыв в тягостном, смертельном оцепенении.

Холмогоров испытал тревогу: что с ним?! Странное недомогание, – поначалу объяснил его пищевым отравлением, – не проходило. Напротив: организм демонстрировал очередные тревожные симптомы.

Его опять вырвало, но эта неприятность стала уже привычной.