Стеклянная гора

Монетке тепло в кулаке,
монетка потеет в горсти,
а я в холодке, налегке,
не в памяти и не в чести.
И мой мотылек не летит,
ни света не знает, ни тьмы.
Что мне притвориться немым
и двор под окном подмести?
Юродство - сиротства язык,
Несходства далеких веков.
Смирись - превратишься в азы,
взбунтуешься - молоком
запишут тебя между строк
В бухгалтерский толстый альбом:
лежи, дожидайся поры,
покуда считаем да строим,
невидим, бесцветен до срока,
до вечности на четверых.

35.

Я рано растерял права
на менуэты, фуги, вальсы,
один мотивчик напевал,
одной простынкой укрывался.
Ночь у окна стою - один,
один - в столовую, где кормят
картошкой с луком и морковью,
где мы порой с тобой сидим.
Там наши тени на стене
не уставали объясняться,
я с музыкой соединялся
и был с тобой наедине.
Вам, одинокие мужчины,
не объяснить тому причин,
зачем я, сколько ни учился,
один мотивчик заучил.

36.

                                               А.М.-П.
А кто следил, не отрывая глаз,
как мы тайком входили в лес, и после
шли напрямик по скошеной траве
и за руки держались, словно дети, -
кто в спину нам глядел,
те и сейчас
зрачки сужают с наступленьем дня
и глаз не отрывают от дороги,
где в пыльные цветы ложится ветер,
где мы ходили, где еще не раз
нас птица отпоет перед рассветом.

37.

Мой слух притуплен сном.
Я только слышу, как медленно холодная вода
течет над городом, где я родился,
как свет плетет единственную нить,
чтоб нас с тобой связать -
не навсегда, пускай до четверга,
до послезавтра.
А прочим звукам снисхожденья нет -
ни шепоту котящихся монет,
ни шелесту скользящих занавесок,
ни шороху бумаги на столе...
(Потом, во сне, они огнем займутся
и трещины проступят на стекле,
а солнце и луна не разминутся,
и мы, не прячась, сядем пить вино).
Желающие славы да проснутся.
Я спал, я сплю, мой слух притуплен сном.

38.

Веранда, стол, разбросанные книги,
цветы и керосиновая лампа,
пять-шесть шагов моей ночной эстрады,
моих стихов о дачных музыкантах,
моих товарищах по ремеслу.
О, как они тогда умели слушать,
какой простой оказывалась сложность,
когда под утро открывалось в слове,
чего и нет на русском языке.
Мои шаги еще не отзвучали,
привычный беспорядок на столе,
и копоть лампы на пустой веранде,
где звонким маятником чайной ложки
не промешать сырую темноту.
Веранда, стол, полет скрипучих досок,
и вечно ночь запутает следы,
и ни огня кругом,
с крыльца - ни шагу,
и что-то голос говорит, а я
не приезжал еще, еще в дороге.

39.