Стеклянная клетка

— Ничего ты не знаешь, — мирно сказала Жужа. — Если кто и умеет пересчитывать на форинты разные вещи, то, уж поверь мне, это я. Я и в форинтах всему назову цену. Да только не можешь ты вернуть мне все то, что я в тебя вбухала; даже если выложишь, вот прямо сейчас, все денежки, какие я на тебя затратила, — и тогда это будет разве что половина затрат. Никогда ты не сможешь вернуть мне того, что восемь лет я тебя любила, восемь лет верила в тебя, восемь лет ради тебя крала, обманывала, лгала, надрывалась — этого вернуть мне ты нипочем не сумеешь, так что о долгах своих лучше молчи, меня ведь долги теоретические не интересуют. Да и я не могла бы вернуть тебе форинтами слова твои добрые, ласки твои и то, как ты прижимался ко мне, когда тебе было худо, и то, как прыгал от радости, если что-то вдруг удавалось… и то, что опору видел во мне, словно дитя малое… а мне нужно, чтобы кто-то видел во мне опору… мне это нравится… Нет, все это на деньги не пересчитаешь. Как и надежду… Восемь лет я надеялась, что однажды брошу проклятущую эту каторгу, что в один прекрасный день все наши труды, твои и мои, принесут плоды… и я буду наслаждаться ими вместе с тобой…

Наступило короткое молчание, потом Шандор проговорил хрипло:

— Ты делаешь мою задачу все труднее…

— А ты, видно, воображал, что я захочу еще и облегчить ее? — усмехнулась Жужа. — И может, уже представлял себе, как я буду свидетельницей на твоей свадьбе, а твоя дочь понесет фату Ибике?

— Но почему, — с отчаянием вскричал он, — почему тебе нужен такой тип, который любит другую?!

— Потому что я этому не верю. Я знаю тебя. Ибойя заморочила тебя в два счета. Ты и поддался. Ничего, протрезвеешь.

— Не думаю, Жу… Мы опоздали. Надо было нам внимательней присматриваться друг к другу.

Наступила тишина. Выждав, Жужа вдруг наклонилась к нему через стол.

— Иди сюда. Дай руку.

Он не пошевельнулся. Жужа взяла его руку. Опять помолчали.

— Я всегда боялся тебя, — проговорил наконец Шандор. — Так жить невозможно: постоянно бояться собственной жены.

— Чего ты боялся? В чем я была тебе помехой?

— Конкретно ни в чем, — немного подумав, ответил Шандор. — Но я все-таки постоянно чувствовал, что… что слишком многим тебе обязан…

— И эта задолженность тяготила тебя, правда, мой бедненький? Ты боялся, что настанет срок, и я все с тебя стребую. — Жужа ласково поглаживала руку мужа. — Видишь, никогда нельзя знать, как все обернется… не делаешь ли глупости, пусть даже с самыми добрыми намерениями… Люблю твои руки… Пальцы твои люблю, и эти тоненькие волосики на последних фалангах… Поцелуй меня!

Шандор испуганно отдернул руку.

— Не надо, Жу, я не хочу!

Жужа засмеялась.

— Да ты что, девица невинная? Ну, поцелуй же!

— Зачем ты так? Это же невыносимо… для нас обоих!

— Даже прощальным поцелуем не удостоишь? После восьми-то лет?

Жужа встала и обошла стол. Шандор, обомлев, смотрел на нее. Он не мог шевельнуться. Жужа села ему на колени и обвила его шею руками.

— Ну к чему это все? — пробормотал он, когда они выпустили друг друга из объятий.

— Чтобы и ты почувствовал: ты меня любишь, — сказала Жужа. Она так и не встала с его колен.

— Это подло! Ведь ты знаешь, что я люблю тебя, что мне дьявольски трудно…

— Ну-ну, только не заплачь… Ты меня любишь? Зачем же тогда хочешь уйти?

Шандор вскочил, почти сбросил жену с колен.

— Затем, что я боюсь! — крикнул он истерически. — Тебя боюсь!

Жена смотрела на него пристально, словно борец на своего противника. И вдруг, схватив за оба запястья, рванула его на себя. Шандор в ужасе оттолкнул ее. Они боролись.

— Ах ты глупышка… ах ты мой милый глупышка… дурачок, старый юнец… мой глупенький маленький гений… не бойся же… ну, отпусти руки…

Шандор опять почувствовал себя бесконечно смешным. И прекратил глупое сопротивление. Жена припала к нему, прижалась к его ребрам высокой грудью. Он думал о том, что их видно через стеклянную стену.

— Не надо… не надо, Жу… — простонал он наконец. — Я этого не вынесу.

Жужа его отпустила.

— Боишься? Боишься сказать себе, что любишь меня?

— Нет. Я тебя люблю. Но я все равно уйду. Я боюсь другого… того, что… что… Не хочу я, чтобы ты меня любила, не хочу причинять тебе боль!

— О ты, доброта! — Жужа отступила на шаг, теперь ее серые глаза сверкнули презреньем. — Ах ты святая душа! Надеюсь, ты все же не ждешь, что я расчувствуюсь? — Она подошла к стеклянной стене и уставилась на бетонную площадку. Долго стояла так, глядя на красные бензиновые колонки. Потом обернулась. — Хочешь все получить даром? Не смеешь даже на маленькие угрызения совести пойти ради любви твоей? Любишь ты Ибойю?

— Люблю! — воскликнул Шандор быстро и чуть-чуть слишком громко.

— Тогда сумей и убить за нее! Ох, какой же ты кисляк!

— Но если так, что ты любишь во мне?

У Жужи вдруг опять изменилось лицо. Оно уже не было ни насмешливым, ни влюбленным, ни ненавидящим. Только очень усталым.

— Почем я знаю…

Шандор немного пришел в себя. Сел. И вновь пустился в объяснения. Он чувствовал себя обязанным объяснить все. И самому себе тоже.