Стеклянная клетка

— Ну и хорошо, — краснея, уступила несколько озадаченная Магдольна и принялась за мытье посуды.

Оттирая сковороду чистолем и перетирая тарелки, она не могла, однако, отделаться от прежнего ощущения, что муж смотрит на нее. И вдруг слышит, как Густи, отодвинув табурет, встает и подбирается сзади. «Вот полоумный, ну что ему надо, и с каким шумом, думает, глухая?..»

— Хватит валять дурака, не видишь, некогда! — увернулась она от Густи, норовившего ее поцеловать. — Осторожней, тарелку уроню, иди лучше поспи, слышишь? — (Нет, совсем сдурел, опять лезет.) — Что это на тебя нашло?

— Ну и что, если нашло? — топтался возле Густав Виг. — Нашло — так нашло.

— Это отметить надо красным в календаре!

— И она же еще недовольна! Нос задирает! Ну погоди ж ты у меня.

— Сказано тебе: пойди ляг, пока малыш не проснулся, кончу, тоже прилягу. — (Ну, образумился, кажется, — и правда, надо же ведь поспать, чтобы вечером вареным не быть; нет, остановился, ухмыляется в дверях.) — Ты чего?

— Слушай, это то платье на тебе, которое Юли шила?

— Ну, то.

— Даже показать не хочешь?

— Очень тебя такие вещи интересуют.

— Ну-ка, сними передник!

Магдольна снимает, шаг направо, шаг налево, поворачивается, надевает опять.

— Вот. Много ты понимаешь!

— Ух, черт, какая красоточка!

И, отпустив ручку двери и мгновенно оказавшись рядом, Густи так стискивает в объятиях врасплох застигнутую жену, что у нее дух захватывает.

— Очумел? Пусти сейчас же! Изомнешь!

Оба запыхались. Густи сияет, Магдольна делает вид, что сердится.

— Ну, получил? Можешь теперь отправляться! — ворча, вырывается она, и, оправив сбившееся платье, оглядывает прическу в зеркальце над раковиной. — Счастье твое, что не растрепал.

Теперь за работу. Теперь только успевай поворачиваться, в ожесточении думает она, а этот ненормальный все тут, не уходит, на кухне ошивается (хотя почему-то не может разозлиться на него по-настоящему и, следя за ним краем глаза, ловит себя на мысли, что он, пожалуй, вполне даже ничего, этот Густи)… Из кладовки она достала мясо (купила утром приличный кусок на вечер, зажарить и подать холодное), вымыла, положила на противень, нашпиговала чесноком — все под пристальным наблюдением мужа, который уточняет: «Это, значит, коржики», получая резкий ответ: «Да, а тебе что, оставь меня в покое»; она ведь нападок ждет, продолжения утренней стычки, дескать, НУ ТО-ТО ЖЕ, или ТВОЕ СЧАСТЬЕ, или МЕЛЕШЬ, ТОЛЬКО БЫ ПОЗЛИТЬ, и тому подобное, но Густи на сей раз как воды в рот набрал, наоборот, едва она наклонилась к духовке, подошел внезапно и влепил в шею поцелуй. Магдольна вздрогнула, обжегшись горящей бумажкой (какими поджигали газ в духовках старого образца).

— Совсем спятил? Идиот! — вскочила она. — Хочешь, чтобы мы взорвались? Опять, что ли, заложил? Что с тобой?!

Густи и на это смолчал, съежась с уморительной гримасой, будто от страха, даже рассмешив ее.

— Ну правда, отстань, — мягче, просительней сказала она, пытаясь его урезонить. — Мешаешься ведь под ногами.

— Давай помогу, — предложил свои услуги Густи. — Раньше освободимся.

— И так вовремя успею, только не мешай. Да иди же ты!

Однако Густи не отстает, ему не вовремя хочется, а раньше, и Магдольне вдруг кровь бросается в лицо, она догадывается, на что намекает муж, и странное, испытанное у Юли ощущение, тогда еще отвлеченное, беспредметное, целиком овладевает ею, становясь осознанным и явным; но от Густи не отвяжешься, ужасно надоедливый и приставучий, надо его чем-нибудь занять, «на, хлеба нарежь и колбасы, только смотри, потоньше». Это у него ловко получается, это он умеет, а она тем временем ставит яйца варить. Только этот балда совсем распустился, лезет с дурацкими подмигиваниями, шуточки охальные отпускает, зачем, мол, яйца вкрутую, яйца — они и так яйца; а она еще сдуру попадается, большие глаза делает: «Что это ты мелешь?», а он: «Ну как же, это колбаска тугая быть должна, приятней ведь, когда тверденькая, кого хочешь, спроси».

— Ну вот, опять, и что только у тебя на уме! — ужасается Магдольна.

— Это у тебя, — не сдается Густи, — это у тебя с самого утра, кто мне на завтрак бутерброды с яйцами дал и с колбасой? Погоди еще, я вот тебе задам, долг платежом красен!

— Да замолчи ты, совсем ошалел!

— Ах, вот как! — вскипел Густи. — Ей бы радоваться, а она меня же честит. Ладно, хватит, — и бросил нож.

Магдольна промолчала, жалея уже о сказанном и недоумевая: чего это он сегодня разошелся, кобелем этаким увивается, а коли разошелся, чего тогда обижаться. Ни то ни другое не похоже на него. И продолжала потихоньку заниматься своим делом, не очень заботясь, что́ там ее недотрога муж. Очнулась (но тут уж прямо-таки вскинулась!), лишь когда Густи пребольно ущипнул ее за ягодицу. Она взвизгнула, Густи обратился в бегство, Магдольна за ним с веником, табуретки с грохотом полетели в разные стороны, он — хохотать, довольный, как малый ребенок.