Стеклянная мадонна

Эдмунд знал это не хуже ее и время от времени делал над собой усилие, то есть на протяжении недели ежедневно являлся на завод, где загружал начальство инструкциями, вследствие чего начальство усложняло жизнь своим подчиненным.

Предоставленное самому себе и людям, которым оно было небезразлично, стекольное производство функционировало в ровном ритме и выдавало год за годом одно и то же количество изделий. Однако для человека такого склада, как Эдмунд Легрендж, этого дохода хватало лишь на поддержание существования, тогда как ему хотелось бы прогреметь как новому Дарэмскому Ламбтону, спускающему по семьдесят тысяч фунтов в год. В действительности же он теперь остался практически без гроша.

Сейчас, подойдя к столу и нависнув над ним, он спросил:

– Ты имеешь представление о расходах текущего года?

Она сделала судорожный глоток и тихо ответила:

– Поскольку я весь год, как и четыре года до этого, не вижу бухгалтерских книг, ты не можешь ожидать от меня ответа на свой вопрос. Он, стоя в прежней позе, проворчал:

– Бухгалтерия – не женское дело.

– В таком случае, расходы меня не касаются.

– Вот как? – Он перешел на насмешливый тон. – Тогда я сделаю тебе приятное. Я доверю это занятие тебе. Почему, как ты думаешь, мне именно сейчас позарез понадобилось восемь тысяч? Просто потому, что эту сумму затребовали кредиторы. И, между прочим, это их только усмирит, но не заставит слезть с нашей шеи. А что, если сразу поставить их на место? Хочешь заняться этим, дражайшая Розина?

Она схватилась за горло. Она полагала, что деньги потребовались ему отчасти для того, чтобы построить отдельный стекольный цех, о котором он твердил уже не один год. Сырьем для него было бы битое стекло, и продукция стоило бы дешево. Многие стекольные компании прибегали к такой практике, запрещенной законом. Закон запрещал также применять бой кронгласа,[1] хотя он значительно улучшал качество бутылочного стекла.

Ограничения, накладываемые на стекольную промышленность, разоряли ее отца, особенно в те времена, когда акциз был так велик, что увеличение производства было равнозначно краху всего дела, а его зятя даже после снятия акцизных ограничений приводили просто в бешенство.

Но восемь тысяч фунтов! Куда же подевалась прибыль? Она уронила руку на серебряную пряжку пояса и, ухватившись за нее для большей уверенности, спросила:

– Что стало с прибылью?

– Боже правый! – Он закатил глаза, но успел заметить, как она зажмурилась от его богохульства, и вспомнил, что с ней нельзя перегибать палку. Он не без труда боролся с соблазном причинить ей боль, высмеять, даже когда речь шла о серьезных вещах, как сейчас.

Он вытащил из-за отворота рукава надушенный носовой платок и промокнул себе лоб. Потом снова опустился в свое кресло и спокойно ответил:

– Приходится платить работникам. Все дорожает – рабочие руки, сырье, все! Даже водоросль, перерабатываемая на золу, даже баржи, доставляющие ее. Все!

Он умолк, положил локоть на край стола, опустил подбородок на ладонь. Через некоторое время он произнес с деланной покорностью:

– Если к концу месяца у меня не будет этих денег, то, боюсь, делу уже не поможешь.

В комнате повисла тишина. Воздух застыл. Огоньки свечей перестали колебаться, единственным движением осталось стекание воска на серебряные блюдечки хрустальных подсвечников.

Он опустил глаза, приказав себе сохранять смиренный вид, изображать терпение, не двигаться. Наконец шорох ее платья подсказал ему, что она встала. Тогда поднялся и он, проявив учтивость, подобающую супругу, только что с приятностью отужинавшему в обществе жены, распахнул перед ней дверь и, как лакей, оставил руку на дверной ручке, пока она не миновала ее. Он не пошел за ней, так как знал, что она направится прямиком к себе. Закрыв дверь, он вернулся за стол и щедро плеснул себе еще бренди, который вылакал в два глотка. Потом поджал губы и стал постукивать по ним кончиками пальцев.

Он был доволен результатом. Ему даже не пришлось прибегать к крупнокалиберному орудию, то есть упоминать Аннабеллу. Прояви Розина больше упрямства, он был бы вынужден на нее надавить, а лучшим средством для этого был ребенок. Хватит на сегодня Аннабеллы! Даже упоминание этого имени действовало сейчас ему на нервы. Случившееся днем здорово его напугало. Что, если девчонка ненароком проболтается Розине об увиденном? Розина, несомненно, сбежит и потребует развода, чего ему совсем не хотелось, поскольку жена была насосом, качавшим деньги из единственного не иссякшего источника – своей матери.