Стеклянная республика

– Кто? – белокурая девушка, казалось, вышла из задумчивости. – Ой, они называют себя Ханнибалами – видимо, так сильно вас любят, что готовы съесть. Ваши большие поклонники. – Циничная улыбка получилась половинчатой и тут же стерлась с лица. Глаза девушки быстро пробежали по плитке, словно что-то ища.

Дверь наверху лестницы вывела их на балкон с видом на сводчатые каменные палаты.

Прямо впереди, в обтянутом кожей кресле, рядом с деревянными перилами, грубоватая и серьезная, сидела сенатор Кейс.

– Парва. – Она встала, чтобы обнять Кару, прижав бумажные губы к ее щеке. – Спасибо, что пришла.

Кара нерешительно кивнула и слабо, но смело улыбнулась, подумав, что от нее этого ждут.

– Мы все очень тобою гордимся. – Сенатор улыбнулась в ответ и сжала ее руку. Она повернулась к двум не менее грубоватым и серьезным мужчинам, сидящим справа от нее. – Ты помнишь сенаторов Призму и Шпиндельфрейка?

– Конечно, – соврала Кара. – Сенаторы…

Ее не нравилось, как они на нее смотрели, самодовольно и собственнически, словно на только что купленную сияющую машину последней модели. Кара едва не скривилась, пожимая им руки. Девушка окинула взглядом комнату ниже: нечто среднее между судом и съемочной площадкой. В центре плиточного пола – деревянная полированная скамья подсудимых, но там, где следовало располагаться присяжным, находилась тележка, на которую, словно охотничья птица, взгромоздилась телевизионная камера.

Кара начала медленно осознавать фоновый шум в комнате. Галереи с остальных трех сторон оказались заполнены. Сенатор Кейс наблюдала за толпой с особым удовлетворением. Воздух гудел нетерпеливым бормотанием.

Многие зрители бросали на Кару восхищенные взгляды, на которые она отвечала беспристрастными. Лица представляли смесь утонченной асимметрии зеркалократии и пестрой лоскутной кожи, как у Бо Дрияра. Кроме Рыцарей и Эспель Кара никого симметричного не видела.

Когда галереи забились до отказа и воздух стал душным от скученных тел, Кейс махнула капитану Корбину.

– Приведите его, – пробормотал Корбин в рацию.

Свет притушили. Зрители притихли. Старый дом кряхтел, хлестаемый дождем. По комнате разнесся лязг тяжелой задвижки.

Кара слышала их раньше: шаги неловко шаркали по плиткам под балконом. Она, насколько могла, свесилась через перила, но прошло еще несколько бесконечных секунд, прежде чем обвиняемый попал в поле ее зрения. Девушка ожидала, что это будет он, но все же испытала неприятный трепет узнавания, когда увидела человека, схватившего ее в реке, умолявшего о помощи, а сейчас ведомого двумя охранниками в черных доспехах. Он выглядел слишком маленьким в своей одежде, словно происходил из «трудовой династии» потомственных подсудимых, и его серый тюремный комбинезон достался ему еще от прадедушки. Волосы и борода торчали диким клубком. Правая рука висела на перевязи.

Он двигался неуклюже, подволакивая правую ногу, и отклонялся от тюремщиков, словно пытаясь отгородиться. В нескольких шагах позади возникла четвертая фигура: женщина-зеркалократка в очках в проволочной оправе, несущая под мышкой серебристый чемоданчик. Кара посмотрела на нее. Это оказалась врач из дворца. Кара перевела взгляд на стоящую рядом Эспель и поняла, что верхолазка не отводит от доктора глаз. Ее ногти так глубоко вонзились в перила, что оставили отметины.

Обвиняемый оглянулся. Ошибки быть не могло: на лице несчастного застыл неприкрытый ужас, когда его взгляд упал на доктора. Он заковылял быстрее, словно чтобы держаться впереди нее; раненая нога скребла по полу, когда он подошел к скамье подсудимых.

Доктор мягко улыбнулась ему и заняла место у стены в нескольких футах в стороне, держа серебристый чемоданчик перед собой, словно дамскую сумочку.

Открылась еще одна дверь, и в комнату прошмыгнул сухопарый законник с пачкой бумаг под мышкой. В черных развевающихся одеждах он смахивал на помесь старомодного школьного учителя с вороном-переростком. Когда он взглянул наверх, ища одобрения, стало видно, что его лицо асимметрично.

Сенатор Кейс кивнула ему начинать.

– Доброе утро, – коротко поприветствовал человек в черном переполненные галереи, прежде чем обратиться к мужчине на скамье подсудимых. – Мы собрались здесь, чтобы огласить приговор по делу Три – Двадцать три – Двадцать восемь: попытка похищения Парвы, графини Хан Далстон, в котором вы обвиняетесь по вашему собственному признанию. Пожалуйста, назовите свое имя.

Губы мужчины со спутанными волосами шевелились несколько секунд, словно он не мог вспомнить:

– Гарри Блайт, – наконец, пролепетал он.

– Мистер Блайт, сегодня утром вы подписали полное признание, данное Стеклянным Рыцарям Тринадцатого Участка. Вот текст, – прокурор похлопал сверток под мышкой, – но мне сообщили, что вы желаете повторить признание публично. Все верно?