И он словно вдруг соткался из знойного марева ее желания: вот он – стоит у воды и смотрит на бурлящий поток. Она сразу замечает, как уныло ссутулились его плечи. Его мысли так же легко прочесть, как притчу, которую знаешь едва ли не наизусть. Сердце ее колотится в груди. Она останавливается, приглаживает волосы, переводит дух.
– Холодно нынче топиться, – говорит она.
– Роуса! – Глаза его загораются. Он протягивает к ней руки, и она бросается в его объятия. Все тревоги разом отпускают ее – и чувство вины, и страх, что он осудит ее. Мысли о муже и обо всем произошедшем в Стиккисхоульмюре теперь далеки и затянуты коркой льда. Они остались в другой жизни. Больше нет ничего, кроме этой близости и покоя.
– Я боялась, что ты уехал, – невнятно бормочет она ему в грудь.
– Я бы ждал тебя целую вечность. – Слова его отдаются в ней гулом, как течение, просыпающееся подо льдом.
Он прижимает ее к себе и целует ее волосы, щеки, лоб. И она неловко отвечает на его поцелуи, не попадая губами в губы, пока оба они не начинают смеяться, и она вбирает его смех всей грудью.
На другой день Снорри Скумссон, прихрамывая, подходит к ней и берет ее под руку.
– Твой муж знает, что ты здесь, Роуса?
Когда-то давно она бы покраснела, промямлила извинение и улизнула от него. Но теперь она смотрит старику прямо в глаза.
– Это не твоя печаль.
Густые седые брови Снорри шевелятся.
– Еще как моя. Твой муж присылает нам провизию. И ежели пойдут слухи, что ты шатаешься здесь, строишь глазки и виляешь хвостом, нам всем несдобровать.
У нее екает сердце, но она превозмогает себя.
– Сплетничать грешно, Снорри. А терять расположение епископа тебе сейчас не с руки.
– Есть грехи и пострашнее, и они вполне заслуживают того, чтобы о них сплетничали, – злобно выплевывает он.
Роуса отворачивается и уходит, но слышит, как он кричит ей в спину что-то о скромности и прелюбодеянии.
Она гадает, где сейчас ее муж, удалось ли ему спастись. Вырвавшись из-под его влияния, она наконец увидела его таким, каков он есть на самом деле – напуганный человек, который отчаянно борется за жизнь в безжалостном мире. Она надеется, что он отыскал надежное убежище.
Роуса нащупывает в кармане маленькую стеклянную женщину. Эта фигурка всегда будет напоминать ей о Йоуне. На месте отколовшейся руки торчит острый обломок. Роуса надавливает на него, и на пальце выступает кровь. Она с изумлением думает, до чего хрупким бывает тело и каким отчаянным упорством нужно обладать, чтобы выжить.
Когда Сигридюр не видит, Роуса поглаживает живот: с каждым днем дотрагиваться до натянувшейся кожи все больнее. С тех самых пор, как они с Йоуном разделили ложе в сентябре, у нее не было месячной крови. Когда-нибудь округлившаяся фигура выдаст ее тайну. Но пока что ее знает только она и никто другой, и ей не грозят сплетни и косые взгляды.
Как-то после Рождества, в которое они ели сушеную рыбу со
К седлу его приторочены сумки, набитые тканями, металлическими и сланцевыми тарелками и ножами, деревянными ложками и разными предметами роскоши. Сельчане окружают торговца. Они суют ему в руки кто половинки и четвертинки серебряных монет, кто отрезы полотна; некоторые предлагают кур в обмен вон на ту тарелку и моток пряжи за крохотный горшочек соли.
Из рук в руки передают деньги и товары, из уст в уста – новости. Роуса узнает, что у побережья плавают большие льдины, что альтинг нынче соберется рано, что урожаи по всей стране очень скудны и люди умирают от голода.
Сельчане вздыхают, качают головами и уходят, унося покупки с собой.
Роуса дожидается, пока все разойдутся и торговец соберется ехать дальше. В кармане у нее лежит одна-единственная серебряная монетка, целая и тяжелая.
– Что у тебя в этом мешке? – спрашивает она. Быть может, если он задержится еще немного, ей удастся разузнать что-нибудь о Стиккисхоульмюре.
Торговец ухмыляется, подмигивает Роусе, развязывает веревку и кладет ей на ладонь что-то блестящее и холодное, как вода. Только эта вещица тверда на ощупь, и внутри нее темнеет нечто похожее на яйцо.
Это примитивная женская фигурка из стекла – тонкие бороздки изображают пряди длинных волос. Роуса разглядывает овальный предмет в ее прозрачной сердцевине, и у нее перехватывает дыхание.
Это крошечный младенец, любовно выточенный из дерева. Его прелестные ножки прижаты к животу, а ладошку он поднес ко рту и посасывает большой палец. Миниатюрные глаза закрыты. Мастер, по всей видимости, сделал чрево матери полым, чтобы ребенок в нем перекатывался.
– Она прекрасна, – тихо говорит Роуса. – Но как деревянная фигурка оказалась внутри?
– Понятия не имею, – хмыкает торговец. – Тот северянин, у которого я ее раздобыл, тоже не знал. Как такое вообще возможно?
– Никак, – шепотом отзывается Роуса.