Стеклянная женщина

Когда пабби наконец подох, я выволок труп из дома, выкопал неглубокую яму на холме и столкнул его туда. Голова его ударилась о камень, и череп раскололся, как яйцо.

Тогда-то я впервые пожалел, что он уже мертв и не может почувствовать боли.

Я кое-как присыпал его тонким слоем земли и оставил пальцы торчать на поверхности. На следующей неделе лисы с тявканьем и дикими воплями глодали его кости по ночам.

Покончив с этим, я вернулся в дом, вытер с пола дерьмо и блевотину пабби и свернулся клубочком на постели подле мамы. Я обнял ее, и кожа ее была холодна. Я пытался плакать, но слез не было – получалось только сухо и отрывисто всхлипывать, как будто меня рвало.

Лунный свет пронзал испещренные мелкими выбоинами стены, подобно всевидящему Божьему оку, и я взмолился о прощении. Прощении за то, что был слишком мал, слишком слаб, слишком труслив.

Наутро мамины волосы и кожа покрылись инеем. Когда я пошевелился, оказалось, что руки и ноги одеревенели, как промерзшая земля. Суставы похрустывали.

Кое-как я поднялся, принес полотенце и немного воды, обтер засохшие корочки с маминых губ и обмыл ее посиневшие пальцы, все время повторяя молитву.

Потом я поднял ее на руки – легкую, как скорлупка, от нее остались только кожа да кости, – вынес на улицу, уложил на берегу ручья и принялся рыть могилу. Это было очень трудно, и вскоре я весь взмок, а руки и ноги начали дрожать. Однако яму нужно было сделать глубокой, чтобы лисы не добрались до ее тела.

Позади раздался чей-то голос, и я вздрогнул.

– Соболезную твоему горю.

Я мгновенно обернулся. Это была одна из сельчанок. Она угрюмо смотрела на тело моей мамы. Я припомнил ее имя: Катрин. Она никогда не хихикала и не перешептывалась с соседями – напротив, ласково улыбалась мне, когда пабби не видел. Однажды мама рассказала, как она помогала ей нянчить меня, когда я был еще младенцем, покуда пабби не запретил пускать в дом чужих.

– Она была хорошей женщиной.

Я кивнул – говорить я не мог из-за комка в горле – и продолжал копать.

– Но лучше схоронить ее подальше от ручья, – продолжала она звучным голосом и улыбнулась по-прежнему ласково.

Я покачал головой.

– Она любила смотреть на воду.

– Земля здесь слишком каменистая.

– И пускай. – Я вздернул подбородок. – Я похороню ее здесь.

– Дело не только в этом. Она… Если предать ее земле совсем рядом с ручьем, ее тело… Вода станет… – Катрин закрыла глаза руками и заговорила торопливо и тихо: – Если ты похоронишь ее на берегу, ее тело отравит всех нас.

Я чувствовал себя невесомым, и во мне были только ярость и холод.

– И что с того?

Катрин сузила глаза. Потом она подобрала с земли огромный камень и принялась копать.

Мы работали молча, и мысли мои бешено кружились. Неужто ей настолько нет дела до сельчан, что ее даже не заботит грозящая им смерть? А меня, меня заботит?

Мы копали и копали. Наконец я бросил лопату наземь и повернулся к ней.

– Почему ты мне помогаешь?

Она положила камень, вытерла руки о подол и спокойно взглянула на меня.

– Тебя того и гляди ветром с ног собьет. А копать могилы – работа не из легких.

– Но ты сказала, что мамино тело… Ее тело… – У меня саднило в горле. Я сжал зубы и спрятал лицо в ладонях.

Катрин села рядом и положила руку мне на плечо. И я заплакал.

Потом, совершенно опустошенный, я уставился на море вдали.

Катрин повернулась ко мне.

– Ты злишься. И от этого тебе больно.

Я молча кивнул.

– И тебе хочется, чтобы все почувствовали твою боль.

Я снова кивнул, уже медленнее.

– Тогда мы выкопаем могилу здесь, – произнесла она. – И все узнают, каково твое горе.

Она подняла свой камень и снова принялась бить его острым концом в землю.

Я схватил ее за руку.

– Надо похоронить ее подальше от ручья.

Катрин склонила голову.

– Вон там красивый холм. Я помогу тебе копать.

Земля на холме была податливей, и могилу мы выкопали быстро, хотя и обливались потом. Медленно и осторожно мы опустили мамино тело в яму.

И только я хотел засыпать его землей, как Катрин воскликнула:

– Постой! Погляди на море.

Я утер пот со лба и посмотрел на горизонт, где море сливалось с небом. Оба они были бескрайними и древними, как сама земля. Серебристое, дикое и холодное море что-то нашептывало нам.

– Она теперь всегда будет лежать у воды, – сказала Катрин.

– Спасибо, – пробормотал я и снова спросил: – Почему ты мне помогаешь?

Море отражалось в глазах Катрин, и взгляд ее от этого казался жутким, словно ей был открыт иной, таинственный и потусторонний мир.

– Твоя мама была славная женщина. Ты тоже станешь хорошим человеком. Я знаю.

Похоронив родителей, я прибрался в доме и выстирал одежду. Каждый день я ходил в селение, но люди косились на меня и кривили губы от отвращения.

Тогда я стал работать один. Сперва я починил лодку пабби; хотя это было совсем маленькое двухвесельное суденышко, я потратил не одну неделю, собирая плавник на берегу.

По вечерам я изучал Библию. Я принялся учиться грамоте, чертя прямо на земле строчки из проповедей, которые знал наизусть. Я старательно выводил слова и числа и ложился спать, только когда в лампе кончалась ворвань, а потом вставал до свету и шел чинить лодку.