Стеклянная женщина

– Ты сам проделал ее ножом. Нарочно.

– Гнусный поклеп! Вовсе и не ножом.

– Но…

– Гвоздем. – Он подходит ближе.

Она выдыхает так медленно, словно это причиняет ей боль.

– Йоун…

Улыбка Паудля меркнет.

– Ты его боишься. – Его голос звучит неожиданно сурово.

– Я… – Она не в силах отпираться.

– Вчера, когда он зашел в хлев, ты вздрогнула, Роуса.

– Я…

– Он тебя бил?

– Нет, никогда, просто…

Паудль сощуривает глаза.

– Угрожал тебе?

– Он…

– Если он тебе угрожал, я его убью.

Роуса на мгновение зажимает рот ладонью.

– Нет! Нет, не вздумай! – Она представляет, как Паудль набросится на ее мужа, как Йоун легко стряхнет его с себя, словно медведь, который бьет волка лапой по голове. Тут Пьетюр навалится на Паудля и будет его держать, а Йоун достанет нож и… – Нет! Я… Ты бы…

Паудль смотрит на нее, выжидая.

– Если бы я захотела сбежать отсюда, ты бы… Пошел бы ты со мной?

– Сбежать? Но…

– Не потому, что я боюсь Йоуна, я просто скучаю по маме и… – Она беспомощно умолкает и надеется, что он поймет.

Он медленно кивает.

– Я сделал бы все, о чем ты ни попросишь.

Он прижимается лбом к ее лбу, отстраняется два сбивчивых вдоха спустя и уходит.

Роуса смотрит ему вслед и переводит взгляд на пустое место, где только что был Паудль. Ветер швыряет пряди волос ей в лицо. Студеный воздух пощипывает кожу, напоминая, что скоро встанет лед и выпадут зимние снега, которые запрут ее в плену, если она не сбежит отсюда как можно скорее.

Где-то позади каркает ворон. Говорят, одинокий ворон – это дурное предзнаменование.

На другое утро, завидев у ручья Гвюдрун, Роуса готова расплакаться от облегчения. Пусть Гвюдрун и груба, но даже Катрин признает, что та умеет предсказывать погоду с пугающей точностью.

Роуса приветствует ее и помогает набрать в ведро воды.

– Скоро ли в этом году выпадет снег?

Гвюдрун недружелюбно косится на нее.

– Как знать, как знать. Ветра – те еще пройдохи. Чую, на нас обрушатся бури. Погода не для долгих странствий.

Стараясь, чтобы голос звучал ровно, Роуса подхватывает ведро Гвюдрун и предлагает помочь ей донести его до дома. Они спускаются к подножию холма, и старуха, улыбаясь, впивается в руку Роусы своими костлявыми пальцами.

– Приятно видеть, что жена Йоуна благовоспитанная женщина, – сиплым голосом говорит она. – Анна скорее плюнула бы мне в лицо, чем стала помогать.

– Катрин, кажется, ее любила, – отваживается вставить Роуса.

– Ха! И Катрин еще меня называет слепой! Даже когда Анна свихнулась и начала шастать по холмам да бормотать себе под нос, Катрин твердила, будто это у нее лихорадка.

У Роусы по спине пробегает холодок.

– А что Анна бормотала?

Гвюдрун сощуривает глаза.

– Бредни какие-то. Лучше и не слушать, что там бубнят помешанные. Они больны.

У Роусы снова пересыхает во рту, и она кивает. Возвратившись в пустой дом, она почти готова поклясться, что слышит шепот Анны. Или это звуки с чердака? Или это ее воображение? Она сжимает голову ладонями и съеживается у стены. Когда шум в ушах утихает, она взбирается по лестнице и прижимается к двери губами.

– Кто там? – шепчет она. – Анна?

Но за дверью ни звука, только кровь стучит у нее в висках.

Теперь даже призраки оставили ее.

Вечером, отложив ложку, Йоун спрашивает Роусу, написала ли она письмо маме.

Она краснеет и качает головой.

– Напиши. Расскажи ей, как хорошо тебе живется.

– Скоро напишу, – лепечет Роуса.

– А ты точно еще ничего не написала? – Йоун смотрит на нее так долго, что по коже у нее бегут мурашки. Он лезет в карман рубахи, и она сразу догадывается, что там лежит. Но когда он наконец выкладывает их на стол – пятнадцать писем, одно за другим, – она ошеломлена. Все они испещрены пятнами, помарками, кляксами в тех местах, где на бумагу капали слезы. Он разворачивает каждое поочередно, и его огромные пальцы скользят по написанным ею словам. Не уверена… Опасность… Нечто чудовищное… Я ему не доверяю…

Стук сердца отдается у нее в ушах.

Йоун кладет поверх ее ладони свою.

– Трудно придумать, что написать, когда нужно столько всего рассказать. – Его голос мягок, будто шелк. – Но твоей маме вовсе не нужно знать все подробности, чтобы сплетничать с соседями, не так ли?

Роуса безмолвно мотает головой.

Йоун кивает на обрывки недописанных саг.

– Не стоит подвергать себя опасности.

Он делает шаг ей навстречу и переплетает ее пальцы со своими. Ее рука в его ладони кажется крохотной. Кожа у нее так тонка и бледна, что под ней видны голубые жилки.

Он сжимает ее пальцы.

– Твоей маме нужно узнать, что ты счастлива. А ты ведь счастлива, Роуса, правда?

Она снова кивает.

– Вот и славно. Я взял на себя смелость написать ей письмо, раз уж ты не можешь подобрать слов.

По ее спине ползут капли ледяного пота.

– Нынче утром я послал его на юг с торговцем. Сдается мне, снега выпадет много, будет метель, и торговцы надолго перестанут к нам заезжать. Но со мной тебе нечего бояться. – Он обнимает ее и целует в макушку. – Стало быть, нет нужды беспокоиться о том, что написать маме. И она будет рассказывать соседям, как хорошо тебе живется, elskan.