Я скорее почувствовал, чем увидел, как на губах Отрешенного появилась улыбка.
—
Небо взорвалось белым сиянием. Разноцветные тени заплясали в стеклянной равнине. И я увидел лицо Отрешенного.
Лицо Бога.
Миллион лиц. Шоррэй Менхэм, правитель Гиар. Вайш, пэлийский вампир. Данька с Земли. Мой друг Дос из двадцатого века. Бывший сержант императорских войск Эрнадо. Император Тара. Императрица Тара. Пират Редрак Шолтри. Принцесса. Тьер с планеты Клэн. Фанг по имени Нес. И еще миллионы миллионов лиц — которых я не видел никогда, которые просто не успею увидеть, сколько бы мне еще ни прожить. И лицо, всегда смотревшее на меня из-за стекла, с тонкой пленочки амальгамы…
— Мы твои куклы? — Не было ни страха, ни обиды. Лишь легкое отвращение.
—
— Постой, — прошептал я. — Я понял. Тебе нужно то, чего не может дать сила. Тебе нужны азарт борьбы и боль поражения. Радость и тоска. Любовь и дружба. Всё то, чего ты лишен.
—
— Жизнь и смерть… Ты лишен всего. Ты жив, лишь пока живы мы. И тебе наплевать на то, как мы живем. Заключенный в концлагере или миллионер на борту своей яхты — какая разница. Ты пьешь наши эмоции, любишь нашей любовью и ненавидишь нашей ненавистью. Ты лишь фотопленка, ловящая наши улыбки и слезы, зеркало, отражающее чужие свечи. Ты — Бог.
Я хохотал, стоя в холодном сиянии посреди стеклянного моря.
— Бедный Бог! Ты лишь наша тень. Ты можешь всё — но ничего не творишь. Нет у тебя такой потребности. Ты слабее Сеятелей, отважившихся покорить время. Ты слабее меня, пошедшего против судьбы. Зачем ты вообще появляешься перед нами, Бог? Зачем говоришь, зачем принимаешь человеческий облик? Доедай огрызки наших эмоций, грейся в тепле наших чувств. Дремли в своей паутине, Бог!
—
Мой смех оборвался. Я смотрел на тень, которая была всем и ничем, внезапно осознавая: этот равнодушный Бог, единый и многоликий Отрешенный — тот, кто уже вмешивался в мою судьбу, лишил меня, чего лишен и сам — чувств.
Отрешенный подошел ближе. Его лицо теперь было моим лицом… Плевать. Я сам решу, кто настоящий, а кто отражение.
Нет Бога без человека.
—
— Значит, когда я лишился любви… — я попробовал улыбнуться.
—
Я оцепенел. Ночные кошмары, бредовые видения. Гениальные прозрения и угрызения совести. Чем вы оплачены? Смертью тех, кто знал нас? Последней мыслью умирающего? Почему тогда убийцы не падали, сраженные волей Бога — послушного Бога, исполняющего волю погибшего? Может быть, потому, что мы все-таки больше любим, чем ненавидим? И последняя мысль — о тех, кто нам дорог, а не о тех, кто ненавистен…
— И кто же оплатил твой визит ко мне, Отрешенный? — спросил я. — Мой враг или друг?
—
— Тьер! — я бросился к Отрешенному — к беспомощной кукле, к восковому манекену, вылепленному людьми. — Тьер, девочка…
Это была она — девочка с Клэна. С прежним лицом, но чужими словами. С обугленной раной в груди — раной, с которой не справится даже организм клэнийца…
—
— Тьер!
Я поймал ее руки, зная, что это лишь морок, обман безжалостного Бога. Теплые руки девочки, любившей меня всю жизнь.
— Тьер…
—
— Прости меня за это, семья, — сказал я, глядя в глаза девочки, которой уже не было. — Прости меня.
—
— Спасибо, Тьер…
—
— Нет, Тьер. Я буду драться сам.
Ее лицо заколебалось — как отражение в бегущей воде. Может быть, на меня теперь смотрели те, кого я еще узнаю. Или же люди, с которыми я не встречусь никогда.
— Отрешенный, мне не надо ее дара. Верни жизнь Тьер!
—
— Верни ей жизнь! Ты лишь тень — моя, Тьер, всех людей и фангов, всех разумных во Вселенной. Это так просто — дать жизнь. Отрешенный! Бог!
Я не заметил, как перешел на крик. Но тень с незнакомым лицом, стоящая передо мной, оставалась недвижимой.