Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник (СИ)

Изящные босые ступни были в кровь сбиты ещё о грубые камни, выстилавшие двор Замка. Теперь его высокие шпили виднелись из-за деревьев. Не так далеко, как хотелось бы, но беда была не в этом. Голую кожу ног нещадно кусал мороз, а острая корка наста ранила лодыжки и цеплялась за ставший из белого розовым край подола длинного платья. Беда была не в этом.

В правом боку, чуть ниже рёбер, свила гнездо тянущая, дёргающая боль, отмеченная ярко-алым пятном — следом прошедшей навылет арбалетной стрелы. Но беда была и не в этом.

Беда мчалась позади, выла гончими псами и рогами лесничих. Беда лязгала доспехами внутренней стражи Замка и позвякивала кольчугами стражи внешней. Беда гремела копытами и стучала сапогами. У беды были запуганные глаза десятков людей и страх не подчиниться приказам. В душе у них было отчаяние и безысходность. А кровь, холод и рана — это была не беда. Это была просто смерть.

Голые острые ветви, протянутые к холодному небу, будто в последней мольбе, постепенно сменились на пути беглянки тёмно-зелёным хвойным покровом. Покрытые снегом ели глушили голодный и резкий голос ветра. Зато гораздо отчётливее сделался шум погони, и откуда-то издалека донеслась песня волчьей стаи, ищущей тепла и пропитания.

Медленно истаяло последнее облачко, и, будто издеваясь над мрачностью и болью происходящего, яркое полуденное солнце тронуло лучами снежную белизну. Сотни алмазов разом вспыхнули, переливаясь и даруя призрак тепла лицу и рукам, тут же смываемый ледяным ветром.

Хрупкая темноволосая девушка в изодранном белом платье на несколько таких ценных секунд остановилась возле огромного старого дерева. Пальчики скользнули по грубой, иссечённой сотнями морщин коре.

— Я бы попросила о помощи, — прошептала беглянка. — Ради себя, ради них… но всё равно скоро всё будет кончено. Если хоть кого-то можно будет спасти — прошу, спаси. Кого угодно, но спаси. И пока остался хоть один шанс, я постараюсь бороться. Мне нужна дорога к Душе Леса. Возможность ещё осталась. Подскажи, пожалуйста.

Последняя фраза прозвучала совсем жалобно. Голос сорвался от боли и холода, но всё же слова были сказаны. И услышаны. Старая ель, стоявшая на перекрестье забытых людьми древних троп, повела толстыми, пушистыми лапами, будто вздохнула. Одна из нижних ветвей чуть приподнялась, открывая взгляду девушки полосу утоптанного снега, уводившую глубже в лес.

Синие глаза беглянки блеснули слезами благодарности и облегчения.

— Спасибо, — негромко произнесла она, склоняя голову. Сил на полноценный поклон уже не было.

В то же мгновение высокая статная фигура у окна в одной из башен Замка содрогнулась от ярости, ощутив краткую вспышку силы Леса.

— Этим олухам ничего нельзя доверить, — раздалось под каменными сводами злое шипение. — Что ж, всё придётся делать самой.

Язычки пламени на свечах содрогнулись, когда чёрная тень стремительно пронеслась по коридорам. Хлопок тяжёлой двустворчатой двери прозвучал на диво громко и страшно: в замке не осталось ни одного человека.

Пустынный двор, который совсем недавно пересекала бегом босая синеглазая девушка, отозвался болезненным и колким эхом на звук окованных серебром каблуков, впивавшихся в грубо отёсанные камни. Следы боя уже убрали, взгляд цеплялся лишь за длинные глубокие царапины, оставленные на тёмной поверхности каким-то чудовищным оружием.

Повинуясь небрежному движению узкой ладони, распахнулись ворота, поднялась решётка и плавно опустился подвесной мост. Даже подчиняясь яростному приказу, стража не забыла о своих обязанностях, и дежурный отряд остался на въезде в Замок. Сейчас стражники предпочли спрятаться, справедливо опасаясь гнева хозяйки. Но ей было не до них. Её гнали вперёд ярость и жажда, не имевшие отношения к чувствам и желаниям простых людей.

Женщина пересекла мост, и её тёмный силуэт на диво быстро затерялся в заснеженном подлеске, которому ещё только предстояло стать парком.

Псы упорно не хотели брать след. Они выли, лаяли, упирались всеми лапами, когда их подтаскивали к тому месту, где в последний раз видели кровавые отпечатки ног, и отказывались идти по нему напрочь. А проклятая позёмка скрывала следы быстрее, чем три дюжины пеших и два десятка конных могли их отыскать. Да и не прошли бы лошади там, куда занесло проклятую бунтовщицу.