Стеклянные дома

Присяжные, еще не вполне разморенные жарой, следили за каждым красноречивым, намеренно выверенным прокурорским жестом. Как им и положено. Но в этой постановке ведущим актером был не прокурор. Эта роль досталась кое-кому вне сцены, тому, кто почти наверняка не проронит ни слова.

Генеральный прокурор сдвинул очки на кончик носа, и Гамаш расслышал легкое шуршание шелковой судейской мантии - судья не скрывала нетерпения. Присяжные, может быть, и захвачены спектаклем, но только не судья. Да и присяжные недолго пробудут в этом состоянии. Они для подобного достаточно умны.

- Насколько я знаю, обвиняемая персона сделала признание. Это так? – спросил прокурор, в профессорской манере посмотрев поверх очков на главу Сюртэ.

- Да, признание имело место.

- При проведении допроса, шеф-суперинтендант?

Прокурор не упускал возможности повторить должность Гамаша, чтобы обозначить - тот, кто занимает такой высокий пост, не имеет права на ошибку.

- Нет. Признание состоялось у меня дома, и было добровольным.

- Протестую! – Защитник вскочил с места, может быть чуть-чуть запоздало, решил для себя Гамаш. – К делу не относится! Признания в убийстве не было!

- Верно. Признание, о котором я говорю, не признание в убийстве, - согласился обвинитель короны. – Но оно привело к обвинению непосредственно, не так ли, шеф-суперинтендант?

Гамаш посмотрел на судью Кориво, в ожидании ее решения насчет протеста.

Судья колебалась.

- Отклоняется, - наконец сказала та. – Можете ответить.

- Ко мне пришли по своей воле, - ответил Гамаш. – И да, признание стало ключом, с помощью которого было построено обвинение.

- Удивило ли вас, что персона, подозреваемая в преступлении, появилась у вас дома?

- Ваша честь, - вступила защита, снова поднявшись на ноги. - Протестую. Субъективно и к делу не относится. Какое значение имеет – удивился месье Гамаш или нет?

- Поддерживаю. – Судья Кориво повернулась к Гамашу. – На это не отвечайте.

У Гамаша и не было особого желания отвечать на этот вопрос. Судья была права. Субъективно. Хотя он был не согласен, что к делу это не относится.

Был ли он удивлен?

Конечно, когда он увидел, кто стоит на крыльце его дома в крохотной квебекской деревушке, он удивился. Сначала было сложно сразу определить, кто там, в тяжелом пальто, с капюшоном на голове. Мужчина или женщина? Молодой, старый? Гамаш до сих пор слышал шуршание льдинок по оконному стеклу - затяжной ноябрьский дождь перешел в снегопад.

Вспомнив о том вечере сегодня, в июльскую жару, он почувствовал озноб.

Да. Это стало для него сюрпризом. Он этого визита не ожидал.

Хотя вряд ли назовешь сюрпризом то, что случилось потом.

- Не желаю, чтобы мое первое дело об убийстве оказалосьв апелляционном суде, - тихо проговорила судья Кориво, так, что услышал только Гамаш.

- Для этого слишком поздно, Ваша честь. Это дело началось в Высоком суде, тут и закончится.

Судья Кориво поерзала в кресле. Попыталась снова усесться удобнее. Но после этого странного тайного обмена репликами что-то изменилось.

Она привыкла к словам, как загадочным, так и любым другим. Ее равновесие пошатнуло выражение его глаз. Сам-то он знает, что выражает его взгляд?

И хотя судья Кориво не могла точно определить, что это было, она знала, что шеф-суперинтендант Сюртэ не должен так смотреть. Тем более, сидя на месте свидетеля, на суде по делу об убийстве.

Морин Кориво знала Армана Гамаша не очень хорошо. Но знала его репутацию. Они встречались в залах Дворца правосудия несколько раз в год.

Она приготовилась невзлюбить этого человека. Охотника за людьми. Того, кто обязан своим существованием самой смерти. Кто не просто отправляет правосудие, но зарабатывает на этом.

Нет убийства – нет Гамаша.

Ей вспомнилась одна случайная встреча в суде. Он тогда еще был главой отдела убийств Сюртэ, а она адвокатом защиты. Они встретились в коридорах, и в тот раз она точно так же поймала его взгляд. Острый, настороженный, задумчивый. Но было в его глазах что-то еще.

А потом Гамаш склонился к своему спутнику, что-то ему говорившему. Молодому мужчине, его заместителю, как она знала. Тот сейчас тоже был в зале.

До нее донесся легкий, еле уловимый аромат сандалового дерева и розовой воды. Вернувшись домой, Морин Кориво рассказала об этом своей жене:

- Я пошла за ним и просидела в суде какое-то время, чтобы послушать его показания.

- Зачем?

- Из любопытства. Я никогда не выступала против него, но подумала, что если такое случится, то лучше потренироваться заранее. Ну и чтобы убить время.

- И как он? Погоди, дай угадаю. - Джоан сморщилась, сдвинула рот набок и проговорила: - «Дак, сопляк вырубил парнягу. И что нам виснуть в суде, вы, желтопузые педикулёзины? Вздернем его!»

- Поразительно! - восхитилась Морин. – Ты там была?! Да, он вылитый Эдвард Робинсон.

- Ну, Джимми Стюарту и Грегори Пеку не суждено было стать начальниками убойных отделов, - рассмеялась Джоан.

- Это точно… Он цитировал сестру Прежан* (*католическая монахиня, член Конгрегации Святого Иосифа, активная сторонница отмены смертной казни).

Джоан отложила книгу, которую читала.

- На суде?

- Да, в своих показаниях.