Стеклянные куклы

Федор закрыл глаза. Невыносимо болела голова, таблетки не помогали. Он мог бы и сам сварить кофе, – Савелий наварит, как же, – но стоило ему шевельнуться, как начиналось головокружение и подкатывала тошнота. И тогда приходилось глубоко дышать и часто сглатывать отвратительную, густую, как сироп, слюну. В голове была каша, летали мошки, и все время ныряла и выныривала картинка: он переваливается через подоконник и падает внутрь, в темноту, а потом идет с фонариком по комнатам – не идет, а пробирается, прислушиваясь к шорохам и скрипам старого дома. Прислушивается, но ничего не слышит, все спокойно, сонно, заброшено и бесчеловечно, в том смысле, что никого нет. Ни души. Ни человека. Бесчеловечно. И невдомек ему, кролику, сдуру полезшему в капкан, что охотник уже в доме, затаился и ждет. А он, Федор, подставился как… как… «фраер безответный» – вспомнил он крылатое выражение знакомого урки. Или как глупый гусь. Или глупый кролик. Нужно было позвонить капитану… Нужно-то нужно, но не хотелось терять времени. Руки чесались первому доказать, убедиться и проверить собственную гипотезу. Он готов был отдать голову на отсечение, что, во-первых, Вадим прячется в доме, причем давно уже, во всяком случае, после стрельбы в лесу; и попал он туда точно так, как он сам, минуя засаду. И во-вторых, находится он в состоянии грогги под действием лекарств.

Версия, как оказалось, была ошибочной, Вадим не скрывался там, иначе он не убил бы оперативника – он не стал бы выдавать себя. Он пришел за чем-то и даже не прятался. Но это он, Федор, понимает сейчас, а тогда его инстинкты сидели тихо и молчали, что есть странно, потому что инстинкты и интуиция развиты у него на уровне подсознания. Так он считал до сих пор. Теперь он вообще не понимает, что побудило его лететь в Посадовку… Словно кто-то дергал за нитку, а он, как бесхребетная марионетка, послушно дергался во все стороны. Он пытался вспомнить свои ощущения, но из-за пульсирующей боли в висках и затылке, в том месте, где должна была храниться «кассета» с памятью, было пусто. Тем более каша в голове. Овсяная с изюмом. Но кое-что… кое-что он все-таки вспомнил… тоже не сразу. Была некая мысль, которая улетучилась, оставив после себя слабый светящийся след, и восстановлению, увы, не подлежала. Они сидели в «Тутси», обсуждали Устиновых, он, Федор, рассказывал про Веру Сенцову и Конкорду. Что-то из того, что сказала одна из женщин… Что? Вера Сенцова сказала, что Максим просил за брата и не держит на него зла за увечье. Прекрасный добрый брат, младший братишка… странная семейка, однако. Это противоречит «сдаче» брата ментам, если, конечно, это был не блеф и не план, зачем-то придуманный обоими. Федор вспомнил заплаканного Максима… Черт его знает! Не похоже. Не было у него чувства фальши и спектакля от слез Максима. Раньше было, а сейчас нет. Неизвестно. Значит, наблюдать дальше и делать выводы.

Конкорда сказала о Вадиме «бедный человек». Это к вопросу о женской логике. Убийца-маньяк – бедный человек! Не то. Федор улыбнулся, вспомнив тощие веснушчатые лопатки Конкорды и обильно накрашенные глаза, отчего была она похожа на панду. Она еще сказала, что девушки уговорили Вадима устроить фотосессию, и он попросил театральные костюмы… Театральные костюмы! Золушки, цыганки, Красной Шапочки и невесты. Взял… и не вернул. Стоп! Кажется, то! Теперь понятно, как он их заманивал… Нет, уже было, до этого мы уже додумались. Думаем дальше. Костюмы он взял летом прошлого года, а девятого сентября исчезла первая девушка Маргарита Свириденко. Потом, спустя четыре месяца, пятого января, исчезает Евгения Абрамова. Обе девушки «чужие»… В смысле, не из школы танцев, а до девушек из «Конкордии», ради которых он, собственно, и взял костюмы, он «добрался» только в мае, почти через пять месяцев после исчезновения Евгении Абрамовой. И снова пауза до двадцать девятого августа, когда он умыкнул Юлию Бережную. Почему такие интервалы? Приходилось ждать приступа? Значит ли это, что после каждого сеанса он успокаивался на какое-то время и выжидал? А потом… а потом все повторялось?

Мысли Федора прервал появившийся с кружкой кофе Савелий. На лице его была написана неуверенность, он чувствовал себя виноватым, так как поддался на уговоры больного, а меж тем доктор ясно сказал, даже написал: никакого кофе, алкоголя и сигарет, строгая диета, каша, ромашковый чай, долгий здоровый сон. Капитан Астахов отвел Савелия в сторону, сказал, что надо бы посидеть с жертвой, так как философ способен на все и ему ничего не стоит подняться и свинтить в неизвестном направлении, и ищи его потом по всем… больницам. Капитан хотел сказать «моргам», но в последний момент удержался, чтобы не пугать друга.

При виде Савелия с кружкой Федор попытался сесть. Закрыл глаза, пережидая головокружение. Савелий поспешно поставил кофе на журнальный столик и принялся подкладывать под Федора подушки. Федор открыл глаза и потянулся за кружкой. Отпил, усилием воли удержал гримасу отвращения.

– Нормально? – озабоченно спросил Савелий. – Не очень крепкий?