Стеклянные пчелы

Дзаппарони, как я мог заметить, располагал временем. На пять, шесть картин на стене явно часто и подолгу любовались. Все написаны точно до 1750-го. Один точно был Пуссен. Все эти полотна дышали спокойствием и не претендовали на эффектность. Я имею в виду не сегодняшние эффекты, утомляющие своим размахом, но те, которые производят настоящие мастера. Картины, что Дзаппарони собрал в своем доме, никогда не потрясли бы его современников. Но они с самого начала вызывали доверие.

Такое впечатление производил весь дом. Он окружал гармонией своего властного хозяина, они двое придавали друг другу сил. Как я уже говорил, мы живем во времена, когда слова поменяли свой смысл и стали многозначными. Это относится и к слову «дом», которое раньше обозначало нечто солидное и постоянное. Теперь же дом давно превратился в своего рода походную палатку, обитатель которой вовсе не в восторге от кочевого образа жизни. Такие дома с легкостью тысячами сдувает ветром. И это было бы еще полбеды, если бы при этом хоть немного сохранялось чувство суверенности и неприкосновенности. Все наоборот. Сегодня, если человек отважится воздвигнуть собственное жилище, ему в этом доме не дадут покоя, его одолеют толпы незваных гостей: газовщики, электрики, водопроводчики, страховые агенты, пожарные инспекторы, полиция, строительная инспекция, налоговики, банковские служащие, финансовые чиновники, все те, из-за кого хозяин жилья чувствует себя в собственном доме лишь квартирантом. А как только хоть немного крепчают политические ветра, приходят совсем другие люди, которые найдут где угодно. И тут уж с вашей собственностью вообще никто не станет считаться.

В прежние времена было проще. Жили скромнее, не так комфортно, зато с чистой совестью, не боялись в собственном доме ноги под стол вытянуть.

Именно такое ощущение появилось у меня в доме Дзаппарони: у этого дома настоящий хозяин. Я готов был поспорить, что этот уголок земли не связан с внешним миром никакими проводами, ни счетчиками. Скорее всего, Дзаппарони выстроил свои владения по образцу закрытых торговых городов старых времен. Ему помогли его аппараты. В аппарате абстрактная сила становится конкретной, воплощается в предмете. А между тем, ни одного аппарата я не заметил, атмосфера была совсем другая. На столах даже стояли свечи и песочные часы на камине.

Здесь явно обитал человек, который не получал пенсии, а сам ее выплачивал. Сюда не могла проникнуть полиция, ни под каким предлогом и ни по чьему приказу. Дзаппарони держал собственную полицию, и она выполняла только его указания и больше ничьи. А кроме того, государственная полиция и штат инженеров оберегали и обслуживали его заводы и все их коммуникации, и все вроде бы «по взаимному согласию», но неизменно по воле фабриканта и ни по чьей иной.

Зачем же, спрашивается, человеку с такими возможностями понадобился я? Чем я могу ему быть полезен, я, который уже совершенно загнан в угол? Какая-то тут тайна, не иначе, и я к этой тайне теперь причастен. Тут что-то особенное, глубинное, из-за чего человек с такими полномочиями вынужден использовать для реализации своих планов какие-то окольные пути. Законность, велика она или мала, всегда граничит с беззаконием. И чем больше прав, тем дальше отодвигается эта граница. Среди могущественных персон беззакония больше, чем среди маленьких людей. Когда правомочия становятся абсолютными, границы размываются вовсе, и закон уже трудно отличить от беззакония. И вот тогда и могут пригодиться те, с кем не страшно воровать лошадей.

4

Дворецкий, воплощенная учтивость, привел меня в библиотеку и оставил одного. Я упоминаю это впечатление, потому что оно отражает состояние недоверия, в котором я пребывал. Я пристально наблюдал за всяким, с кем встречался в последнее время, и обижался даже по мелочам, не то что раньше. Как бы то ни было, поведение слуги не давало повода предположить, что хозяин отзывался обо мне пренебрежительно. Впрочем, я все еще сомневался, что вообще увижу этого хозяина лично, скорее всего, он пришлет ко мне одного из своих секретарей.

В библиотеке было тихо и уютно. Книги со спокойным достоинством выстроились на полках – однотомники в светлом пергаменте, в тисненой замше и в коричневом сафьяне. Пергаментные тома были подписаны от руки. Кожаные корешки блестели красными и зелеными титулами или золотыми литерами. Книги были, очевидно, старые, но вовсе не оставляли впечатления, будто их тут выставили вместо обоев. Ими пользовались. Я прочел несколько заголовков, которые мне мало что говорили: древняя техника, каббала, розенкрейцеры, алхимия. Наверное, хозяин отдыхал здесь душой от повседневных забот и метаний.

Мощные стены могли бы сделать это помещение мрачным, если бы не окна почти что от пола до потолка. Стеклянная дверь была открыта и вела на широкую террасу.