— Так вы опять спать не будете? Вторые сутки уже.
— Ничего, на стуле посплю, — пробурчал неизвестный, невидимый Мишей, Марк Петрович.
На носилках Мишу внесли в небольшое одноэтажное здание, вероятно какую-то сельскую больницу, затем в маленький закуток с крошечным оконцем под самым потолком в самом конце длинного, пахнущего хлоркой, коридора. Очевидно, это и было пристанище Марка Петровича — отгороженный фанерным листом угол с узенькой кушеткой и маленьким столиком, на котором стоял старый телевизор.
Мишу положили на койку, укрыли толстым одеялом.
— Капельницу ставить? — спросила Леночка.
— Не надо никакую капельницу.
Марк Петрович оказался мужчиной небольшого роста с окладистой бородой и выпирающим из под белого халата животиком.
— Он и без капельницы справится, зачем зря лекарства переводить? У него просто переохлаждение, да и стресс, видимо. Согрей ему супу, там в столовке осталось, и чаю горячего пусть попьет. Сразу оклемается. И мне чаю, и еще, сама знаешь что.
— Может не надо, Марк Петрович? Вы сегодня и так уже два раза — сами знаете что.
— Надо, Леночка, надо. Ты думаешь, с чего я держусь-то вторые сутки? Надо, непременно надо! — Марк Петрович вздохнул и вышел.
Леночка подоткнула одеяло, снова прикоснулась к Мишиному лбу, и тоже вышла.
Через несколько минут она вернулась с подносом, на котором стояла дымящаяся тарелка и маленький граненый стакан с чем-то прозрачным.
— Давайте я вам помогу, — сказала Леночка, — привстаньте. Вот так, вот так.
Она усадила Мишу, поправила подушку у него за спиной.
— Ну вот, а теперь выпейте вот это.
— Что это? — спросил Миша. — Вода?
— Да нет, это лекарство.
— Какое лекарство?
— Ну вы что, по запаху не чуете — какое? — засмеялась Леночка. — Пейте, пейте! Это Марк Петрович из своих запасов выделил, а это знаете, дорогого стоит. Он редко с кем этим добром делится. Пейте, сразу согреетесь. Зубы вон до сих пор стучат. Залпом пейте, вот и хлебушком закусите.
Миша выпил, сморщился, быстро откусил душистый темный хлеб.
— А теперь ешьте суп. Только он горячий, осторожно. Подождите, я вас сама покормлю.
Она поднесла ложку к его губам. Суп был удивительно вкусный — наваристый, с маленькими кусочками мяса, мелко нарезанной зеленью.
Чрез несколько минут Миша откинулся на подушку. Ему и вправду стало заметно лучше.
— Какой вкусный суп у вас готовят. Вот уж никогда не подумал бы, что в сельских больницах так хорошо кормят.
— Да нет, что вы! — улыбнулась Леночка. — Это не из столовой. Тот суп есть невозможно! Это я из дома принесла, себе на ужин, а поужинать не успела. Но это к лучшему, вот вас угостила. Правда, вкусный? Это мамочка моя готовила. Она у меня так готовит, пальчики оближешь!
«Мама! — вспомнил Миша. — Мама! Боже мой, она там с ума сходит! Нужно срочно позвонить! Но ведь телефон…»
— Леночка, — взмолился он, — у вас есть телефон? Мне очень нужно позвонить!
— Есть, конечно. Вот, пожалуйста, — она протянула ему телефон-раскладушку.
Миша набрал номер.
— Да, — услышал он мамин встревоженный голос, — слушаю!
— Мама, это я!
— Миша! Господи, я уже места не нахожу! Где ты? С тобой все в порядке?
— Все в порядке, мама. Я по работе задержался, у меня срочные дела, ночевать сегодня не приду, позвоню утром. Хорошо?
— Хорошо, сынок! Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, мамулечка, все нормально. Пока!
— Пока, милый.
Миша вернул телефон девушке, откинулся на подушку.
— Спасибо вам, Леночка, вы просто спасли меня.
— Я? Нет, это не я вас спасла. Вас спас Марк Петрович.
— Марк Петрович? — переспросил Миша, думая о том, что до девяти ноль-ноль второго декабря осталось шесть часов.
— Вам повезло, что сегодня его дежурство, — сказал Леночка. — Если бы сегодня Марья Степановна была, или Геворкян, вы, наверное, до сих пор бы сидели, привязанным к стулу.
— Неужели? — вяло поинтересовался Миша. — Значит, я обязан Марку Петровичу?
— Только ему. Он у нас этот… как его? Фили… фила…
— Филантроп?
— Точно, филантроп. Он на все выезды без разговоров отправляется, и меня с собой тащит. Говорит, мы на посту и должны исполнять свой долг. Любого бомжа, последнего забулдыгу спасет и вылечит. Как только позвонили с городской, сразу же и помчались в этот лагерь заброшенный. Толик, наш шофер, умолял его дать ему доесть, он как раз ужинал, так Марк Петрович отругал его. Пока, говорит, ты здесь жрешь, человек умереть может! А потом, когда мы в этот лагерь добирались, всю дорогу занесло, мы три раза в снегу вставали. Толик опять: поехали, мол, назад, полиция разберется. Так Марк Петрович нет, пока ваша полиция, говорит, доедет, человек на морозе богу душу отдаст.
— Полиция? — с беспокойством переспросил Миша.
— Ну да, полиция. Нам ведь положено полицию вызывать. Они вообще застряли в самом начале, а мы добрались. Там у самого въезда в лагерь машина ваша красная стояла поперек дороги, так пришлось пешком идти. Потом бегать по этому зданию с фонариком, искать. В общем, натерпелись мы, пока вас вызволяли.
— Красная машина? — спросил Миша. — А та вторая?