Стеклянный ангел

— Не могу, не могу, подожди, Миша…

— Мамочка, что случилось? Тебе плохо? Может, скорую вызвать?

— Нет, не надо… Миша… Мишенька…

— Что, что, мамочка?

— Это твой отец, Миша. Это твой отец… Он умирает…

— О чем ты, мама? Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Он умирает, Миша! Твой отец умирает! Нужно срочно ехать в больницу! Миша, собирайся скорей! Ну что ты так смотришь на меня? Да, да! Это правда! Герман Сенин — твой отец! Прости меня…

Часть третья ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Глава первая

— Михаил Германович, к вам посетитель.

— Я ведь говорил: меня ни для кого нет! Если это снова Рыжов, гони его!

— Это не Рыжов… Простите, но этот человек уже полчаса сидит в приемной. Не уходит.

— Хорошо, пусть войдет.

— Здорово, Миха!

— Здорово, Санек! Это ты?! Сколько зим, сколько лет?!

— К тебе не пробьешься! Охрана, секретарша!

— Извини. Тебе нужно было сразу фамилию свою назвать. Проходи, садись. Как ты?

— Да все нормально. Вот решил зайти, год уже не виделись.

— Много дел теперь, сам понимаешь. Тебе деньги передали?

— Передали… Но только я ждал, что ты сам зайдешь, а ты прислал этого верзилу.

— Это мой охранник. У меня сейчас ни минуты свободной.

— Понятно… У матери твоей был. Она говорит: ты совсем не заходишь.

— Ну не то, чтобы совсем не захожу. Но часто не получается.

— Ты теперь занятой человек… и важный… Такой огромный кабинет… и по телевизору тебя все время показывают.

— Журналисты достали, не поверишь! Да что мы все обо мне и обо мне! Ты как? Рассказывай! Как бизнес, как вообще дела?

— Ничего, все нормально. Ты знаешь, зачем я к тебе пришел?

— Сейчас узнаю!

— Вот — приглашение принес.

— Приглашение на свадьбу? Женишься?! Поздравляю!

— Спасибо… Ну так я тебя жду в следующую субботу? Форма одежды парадная.

— В следующую субботу? Подожди, дай подумать… Нет, Санек, извини, но в следующую субботу не могу — срочные дела.

— Как так, Миха? Мы ведь еще тогда говорили об этом, помнишь? Еще когда в школе учились… Что будет свидетелями друг у друга.

— Нет, Санек, я не могу… Вот, возьми, это от меня! Возьми, возьми! Купишь сам что-нибудь… Себе и невесте… Возьми, ты чего?

— Не надо…

— Почему?

— Не надо… И ладно… Давай!.. Будь здоров.

— Ну, ты чего, Санек? Обиделся что ли? Санек!

— Наталья, ко мне никого не пускать больше! Уволю!

— Хорошо, Михаил Германович, простите, больше этого не повторится. Вам мама звонит.

— Скажи, что у меня совещание на весь день.

— Хорошо.

— Нет, постой! Скажи, что я вечером заеду, после восьми.

* * *

Когда же кончится эта слякоть? Пронизывающий холод, этот бесконечный дождь? Не надо было шофера отпускать, сейчас сидел бы на заднем сиденье, смотрел бы в окно. Хотя чего там смотреть? Осень и осень, самое премерзкое время года. Мир становится таким маленьким, неуютным, серым. Поскорее бы снег — белый, чистый.

Нужно было махнуть все-таки с отцом в Эмираты. Был бы песок — белый и чистый. И синий океан, и никакой тебе слякоти и дождей. Но там Ирина. Так надоела! Перед отцом стыдно. И хотя он все посмеивается, но Миша-то видит, как ему неприятна вся эта ситуация.

И почему нормальные мужики выбирают таких стерв? Только за то, что они красивы и молоды? Ирина — почти ровесница Миши. Моложе отца на тридцать лет. Интересно, к Аркадию она тоже приставала?

Отец никогда не говорит об Аркадии. Велел продать все его машины и квартиры. Миша получил все новое: квартиру в городе, дом на водохранилище, две машины, должность генерального директора в самой процветающей отцовской фирме. Все новое, все свое.

Миша знал: отец им гордится… Всегда радушно его встречает, ни в чем ему не отказывает, дает множество дельных советов, которые Миша выполняет беспрекословно, и когда представляет его новым людям, всегда говорит с гордой улыбкой: это мой сын! Но любит ли он Мишу так, как любил Аркадия? Этого нельзя было ни узнать, ни почувствовать. Мише казалось, что отец, несмотря на свое несомненно хорошее к нему отношение, все-таки держится немного отстранено.

Миша не осуждал отца, он ведь и сам чувствовал себя при отце скованно. И разве могло быть по-другому? Тот другой мальчик был рядом с этим человеком много лет, и другого мальчика он держал на коленях, бегал взапуски, дурачился, валяясь на ковре. Как-то отец велел разыскать один важный документ в своем кабинете, и Миша, роясь в письменном столе, нашел фотографии. Они были вложены в простую картонную папку, на которой отцовским почерком было выведено: Аркаша. И просматривая эти фотографии, Миша понял, что он никогда не станет для отца тем, кем был погибший сын. Это очень огорчало его, и он старался об этом не думать.