Стеклянный ангел

Где тут могла спрятаться Жанна? В одном из этих сырых темных подъездов? Миша сделал несколько шагов вперед, и вдруг из самого дальнего, оставшегося неосвещенным, угла — свет неоновой вывески туда не доходил — раздался глухой урчащий звук. В следующее мгновенье, резко вспыхнули фары, и мимо, чуть не сбив его с ног, пронесся и скрылся в черном тоннеле автомобиль. Миша стоял, зажмурившись, ослепленный этим внезапным ярким светом, и чувствовал как рвется из груди, загоняясь, сердце, и холодный ноябрьский воздух застревает в горле, словно кто-то невидимый затянул на шее жгучий хлыст, не оставляя ни малейшего просвета для глотка живительного кислорода, для глотка ускользающей жизни.

Глава третья

Нужно было поговорить с Семеном. Нужно было выяснить, во что бы то ни стало, что происходит. Сходит ли Миша с ума, или действительно Жанна вернулась? Семен должен знать хоть что-нибудь, ведь они с Жанной были друзьями.

Миша знал, где искать Решетникова. Следующим же вечером он отправился в маленькое кафе недалеко от здания Прокуратуры. Он чувствовал себя усталым и опустошенным, после того как целый день в офисе раздавал поручения, и делал вид, что прекрасно ориентируется в этом хаосе цифр, сводок, отчетов, хотя очень хотелось послать все это к чертям собачьим, и вырваться из скучной душной пустоты на свежий воздух, на свободу. Хотелось взять фотоаппарат, сесть на электричку, и ехать, ехать куда-нибудь туда, где нет этих кислых рож, вымученных улыбок. Хотелось снова стать тем нищим Мишей Плетневым, который был свободным. Но фотоаппарата у него больше не было. Зато были деньги, машины, недвижимость, положение. И понимание того, что с минутной слабостью нужно бороться. И с безумными мыслями тоже.

Он увидел Решетникова сразу. Тот сидел в самом углу, у окна, и, низко наклонившись над столом, что-то увлеченно ел. Миша подошел поближе и увидел это что-то, оказавшееся огромной, зажаренной целиком, рыбиной, обложенной помидорами и кольцами маринованного лука.

— Добрый вечер, Семен, — поздоровался Миша. — Можно к вам?

— Здравствуйте, Плетнев, — с набитым ртом ответил Решетников. — Конечно, можно.

— Спасибо, — сказал Миша. Сел напротив, щелкнул пальцами официанту. — Только я теперь не Плетнев.

Решетников уставился на Мишу, вилка застыла в воздухе на полпути к жующему рту.

— Точно, точно. Как же это я? Вы у нас теперь Сенин. Сенин Михаил… Германович? Если не ошибаюсь.

— Не ошибаетесь, — сказал Миша и повернулся к подошедшему официанту:

— Принеси-ка мне, милейший, водки, граммов двести.

— О, так вы теперь и выпиваете? — изумился Семен, сам бывший заметно навеселе.

— Теперь выпиваю, — сказал Миша. — Теперь я все делаю.

— Вот Жанна удивилась бы, — сказал Решетников, — она мне все время вас в пример приводила. Вы у нее были самый, самый. Мальчик-одуванчик.

Решетников засмеялся и принялся за рыбную голову.

— Ничего нового не слышно? — спросил Миша.

— Нет, — вздохнул Решетников, — ничего. Зандер все управление на уши поднял — весь город прочесали, и окрестности, и область. Ничего. Как сквозь землю провалилась. Как вышла в тот день с работы, так больше никто ее не видел.

Помолчали. Официант принес водки, Миша разлил себе и Семену, молча выпили.

— Нет ее уже в живых, — сказал Решетников, — ведь целый год уже прошел. И косточек, наверное, в земле уже не осталось. А он все ищет, не сдается.

— Любил, значит, — усмехнулся Миша.

— Любил… Так ведь и я любил. Да. А ты не знал? Любил. А вот сдался. Сразу. Потому что знал, что все. Все кончено. Не такой она была человек. Если сразу же не объявилась, значит, случилось то, что случилось. Врагов у нее много водилось. Она принципиальная была, спуску не давала. Вот и поплатилась за это.

— А кто ведет сейчас то дело о стеклянных ангелах?

— Да никто не ведет. Новых случаев больше не происходило. А со старыми возиться некому. Людей как всегда не хватает.

Семен взглянул на Мишу.

— А мне знаешь без нее все не в радость, ни работа, ни жизнь. Даже жратва перестала прельщать. Жру на автомате. А удовольствия не получаю. Когда она была рядом, все в кайф было. Даже работенка моя пакостная. А без Жанны все в моей жизни смысл потеряло.

«И в моей…» — хотел сказать Миша и не сказал, снова налил водки. Себе и Семену.

Выпили. Словно помянули.

— И что же, — спросил Миша, — зацепок вообще нет? Ни единой?