Стеклянный ангел

— Хорошо, — вздохнула женщина, — я все расскажу. Но только здесь с самого начала нужно рассказывать, иначе не получится.

— Рассказывайте с самого начала, — разрешил Миша, и подумал о том, как ему не хочется быть разочарованным, а ведь все, о чем она собиралась ему поведать, могло не иметь отношения к убийству в соседней квартире.

Женщина заговорила, и по мере того, как вырисовывалась суть произошедшего в день убийства, Мишина душа все более радовалась и торжествовала. Его мелкая журналистская душонка. «Да ладно тебе, — он постарался унять угрызения совести, забеспокоившейся некстати, — ведь ради дела, не просто так, я здесь людям голову морочу».

— Раньше в этой квартире жила нормальная семья. Мария Васильевна и сын ее Володя. Мы с Володей выросли вместе, ходили в одну школу, играли во дворе. Он меня и замуж звал, но я тогда уже с отцом Алеши встречалась, отказала. Он тогда обиделся очень, на север уехал. Когда вернулся, Алеше уже восемь лет было, а мужа у меня уже не было. Он сбежал сразу, как только узнал, что ребенок у него — инвалид. Володя, когда вернулся, зашел, Алешу моего увидел…

Он отвернулась к окну, Миша увидел — сдерживает слезы. Помолчала немного. Затем, справившись с волнением, снова заговорила:

— Ну, в общем, он снова меня замуж позвал. Только я отказала: зачем я больного ребенка буду ему на шее вешать? Он помогал мне, очень помогал. Но потом женился, и съехали они с этой квартиры на другой конец города. Марию Васильевну с собой взяли — внуков помогать растить, двое у него родились. Слава богу, здоровые.

— Ну, вот после них и въехал в их квартиру этот… не знаю даже как его назвать?

— Что, плохой был человек? — Миша приготовился: вот оно сейчас будет самое главное. То, зачем он сюда пришел.

— Плохой… — сказала женщина. — Бог ему судья, на том свете с него спросится за то, что он моего сын ублюдком и дебилом назвал.

— Неужели такое возможно? — спросил Миша.

— Получается, что возможно… — вздохнула женщина. — Вы видите, какая у нас квартира? Два окна и оба выходят на стену соседнего дома. Алеша целыми днями в замкнутом пространстве, и даже в окно не может видеть деревья, детей, облака, дождь. А для ребенка это очень важно, вы понимаете?

— Понимаю, — кивнул Миша, и обернулся в сторону коридора. Что сейчас делает в своей комнате за закрытой дверью этот мальчик в инвалидном кресле?

— Выходить на улицу мы не могли, коляски тогда у нас не было. То есть коляска нам полагалась, но она была такая огромная, неповоротливая, что я даже забирать ее не стала, отказалась. И держать ее было негде, сами видите, квартира крошечная. Купить нормальную коляску — современную, мобильную — было не на что.

Окно подъезда выходит во двор, на детскую площадку, там всегда дети играют, собаки бегают, красивые машины, жизнь, в общем. Я Алешу выносила в подъезд, и он там сидел на стульчике, смотрел в окно.

— Как выносили? — Миша с сомнением поглядел на худенькую женщину.

— А вот так… Сначала стул, потом Алешу. Тяжело, конечно, было, спина болела. Но что поделаешь? Ради ребенка пойдешь на все.

— Алеша сидел в подъезде часок, потом я его забирала. Ну, видно, чем-то помешал он этому… соседу нашему. Тот и высказал все, что думает о моем ребенке и таких, как он. Я в это время как раз вышла забрать его и все слышала.

— Вы ответили соседу?

— А что я могла ему ответить? Вы знаете, я так растерялась, что и слова не сумела произнести. А он зыркнул на меня глазищами своими наглыми и убрался в свою квартиру. Я Алешу схватила, еле до квартиры доволокла. Свалилась на диван и так я плакала, как никогда в жизни, думала — сердце разорвется. Алеша, бедный мой, утешает меня, гладит по голове, а у меня желание — пойти и убить этого подлого, гнусного человека.

Она взглянула на Мишу.

«Не может быть, — подумал он, — только не это…»

— Вы сейчас подумали, что это я его убила? Нет, не я… но мне его совсем не жалко было, понимаете? Я в первую же минуту, как узнала, что его задушили, подумала: поделом тебе. Хотя это не по-божески, не по-человечески.

— Вы знаете, кто его убил… — с уверенностью сказал Миша. Он вдруг понял, что она знает.

— Да, — сказала женщина, — знаю.

Она встала, вышла в коридор. Подошла к двери комнаты сына, прислушалась.

Вернулась, встала у окна.

— Не хочу, чтобы он слышал.

Помолчала, вздохнула глубоко, налила чай себе и Мише. Придвинула вазочку с печеньем.

— Угощайтесь, пожалуйста, за этими разговорами, забыла совсем.

— Спасибо, очень вкусное печенье. Вы рассказывайте, пожалуйста. Я внимательно вас слушаю.

Она кивнула, отпила глоток из своей чашки. Откашлялась. Видно было, что очень волнуется.