Стеклянный Дворец

Раждкумар часто посещал буддистский храм в центре города, то место, в котором раньше любила бывать и Долли. Там обычно встречались живущие в Калькутте бирманцы, и по особым случаям Раджкумар брал с собой Джаю. Храм находился на четвертом этаже обветшалого старого здания, в том районе, где улицы были запружены машинами, а в воздухе висел густой дым от выхлопных газов. Они добирались туда на автобусе и выходили на остановке "Больница Эден", потом поднимались по мрачной мраморной лестнице до верхнего этажа и входили в зал, который, казалось, находится совершенно в другом мире: полный света и цветочных ароматов, с сияюще чистыми полами. На полу были расстелены циновки с замысловатыми узорами: не такими, как на индийских циновках, но в то же время и не слишком отличающимися.

Больше всего народу в храме собиралось во время больших бирманских праздников: Тингьяна — водного фестиваля по случаю бирманского Нового года; Васо, отмечающего начало Тадина, ежегодного трехмесячного поста и воздержания; и Тадингьюта, фестиваля огней, который устраивали в его конце.

Однажды, когда Джае было десять, Раджкумар взял ее в храм на Тадингьют. Храм был заполнен людьми, женщины в лонджи суетились, готовясь к пиршеству, стены сияли от света сотен ламп и свечей. Вдруг в самый разгар шумных приготовлений возникла какая-то суета. По помещению пронесся шепот:

— Принцесса… Вторая принцесса поднимается по лестнице…

Принцесса вошла внутрь, дыхание людей участилось, они стали толкаться локтями, некоторые сделали шико. Принцесса была в алом хтамейне и кушаке, ей было под семьдесят — маленькая женщина с собранными сзади в маленьком пучке седеющими волосами, приятным лицом и черными прищуренными глазами. В то время она тоже жила в Индии, в горном городке Калимпонг, как известно, в довольно стесненных условиях.

Принцесса обменялась с собравшимися несколькими любезностями, а потом ее взгляд упал на Раджкумара, и на ее лице показалась нежная и теплая улыбка. Она прервала все разговоры, толпа расступилась, и принцесса медленно прошла по помещению. Все глаза в храме были прикованы к Раджкумару. Джаю распирало от гордости за дедушку.

Принцесса тепло поприветствовала Раджкумара по-бирмански, Джая не поняла ни слова из их разговора, но пристально наблюдала за лицами, изучая сменяющиеся на них выражения, улыбаясь вместе с ними и хмурясь, когда они становились серьезными. Затем Раджкумар представил ее:

— А это моя внучка.

Джая раньше никогда не видела принцессу и не знала, как себя вести, но была сообразительной, вспомнила недавно просмотренный фильм — не то "Спящую красавицу", не то "Золушку" — и присела в реверансе, придерживая край платья двумя пальцами. Принцесса вознаградила ее объятиями.

Позже люди обступили Раджкумара, интересуясь, почему она его выделила.

— Что сказала принцесса? — спрашивали они. — Откуда она вас знает?

— О, я знаком с ней почти всю жизнь, — беспечно ответил Раджкумар.

— Правда?

— Да. Впервые я увидел ее в Мандалае, ей тогда было шесть месяцев.

— Да? И как же это случилось?

И тогда Раджкумар приступил к рассказу с самого начала, вернувшись к тому дню, более чем шестьдесят лет назад, когда он услышал, как по равнине до самых стен форта Мандалая прокатывается гул английских пушек.

***

В тихом уголке Ланкасуки находилась ниша, где устроили нечто вроде святилища родителей Джаи и ее дяди Арджуна. В нише стояли две фотографии в рамках: фото Манджу и Нила на свадьбе, где их застали врасплох, когда они подняли глаза от священного огня. Сари Манджу на мгновение соскользнуло с ее головы. Они улыбались, их лица сияли. Арджуна сфотографировали на станции Ховрах: он был в форме и смеялся. За его спиной было четко видно другое лицо — Бела сказала племяннице, что это денщик дяди, Кишан Сингх.

Три раза в год Бела с Джаей устраивали в этом святилище небольшую церемонию. Они украшали фотографии цветочными гирляндами и зажигали благовония. Бела протягивала Джае цветы, чтобы та отдала дать уважения матери, отцу и Арджуну — дяде, которого она никогда не знала. Но когда Бела зажигала ароматические палочки, то всегда четыре, а не три. Хоть ей ничего и не говорили, Джая знала, что дополнительная предназначается Кишану Сингху, он тоже принадлежал к их семье.

Лишь когда Джае исполнилось десять и она начала показывать растущий интерес к камерам и фотографии, она спросила тетю, кто сделал эти фото.

Бела удивилась.

— Я думала, ты знаешь, — озадаченно произнесла она. — Твой дядя Дину.

— А кто это? — спросила Джая.

Вот так Джая узнала, что у нее есть еще один дядя, со стороны отца — дядя, память которого не чтили, потому что не знали о его судьбе. В Ланкасуке никто не говорил о Дину — ни Раджкумар, ни Ума, ни Бела. Никто не знал, что с ним случилось. Известно было, что он оставался в Морнингсайде до начала 1942 года. Чуть позже он уехал в Бирму. С тех пор о нем никто не слышал. Все подозревали, что он стал еще одной жертвой войны, но никто не желал озвучить это предположение, так что в результате о Дину никогда в доме не говорили.