Стеклянный Дворец

— Нет! — засмеялся Дину. — Они просто приходят… каждую неделю… некоторые новенькие, некоторые уже приходили раньше. Некоторые — студенты, некоторые — художники, кое-кто мечтает стать фотографом… Конечно, большинство не может позволить себе камеру, вы знаете, как беден народ в Мьянме, — он иронично рассмеялся, произнеся это слово, — да и если бы могли, то не смогли бы заплатить за проявку и печать… Но у некоторых есть деньги, возможно, их родители занимаются контрабандой или служат в армии… Я не спрашиваю… Лучше не знать. Они делают фотографии и приносят мне… Мы передаем их по кругу и обсуждаем… Или я показываю копии старых фото и мы разговариваем о том, чем они хороши, а чем нет. "Стеклянный дворец" — единственное место в Янгоне, где можно найти подобные вещи… современное искусство… — он поднял трость и указал на книжные шкафы. — Книги, журналы… их очень трудно, почти невозможно найти из-за цензуры. Здесь одно из немногих мест, где их можно найти. Люди это знают, вот и приходят…

— Как вы приобрели эти книги?

— Это было сложно… — засмеялся он. — Завел дружбу со старьевщиками и сортировщиками мусора. Я объяснил им, что мне нужно, и они отбирали их для меня. Живущие в Янгоне иностранцы — дипломаты, вспомогательный персонал и так далее — обычно много читают, здесь им особо больше нечем заняться… за ними всегда наблюдают… Они привозят книги и журналы и время от времени их выбрасывают… К счастью, военным не хватает воображения, чтобы контролировать мусор… Так к нам попадают некоторые вещи. Содержимое этих книжных полок собрано старьевщиками. Иногда я думаю, как бы удивились первоначальные владельцы, если бы узнали… Мне для этого понадобилось долгое время… Потом пошли слухи, и стали приходить люди… они приходили, смотрели и часто не могли понять, что видят, и поэтому спрашивали меня, и я высказывал свое мнение. Сначала людей было мало, потом больше… и еще больше. Теперь они приходят раз в неделю… Приходят даже в мое отсутствие… говорит кто-нибудь другой… они смотрят фотографии… Те, кто может себе это позволить, делают взносы — на чай, конфеты и закуски. Кто не может… здесь никого не отвергают. Сегодня чей-то день рождения… — он показал на молодого человека. — Его друзья устроили здесь вечеринку. Такое часто случается… здесь они могут проводить время в свое удовольствие… Я поощряю их высказывать свое мнение, говорить свободно, даже о простых вещах, для них это вроде приключения, открытия…

— Что вы имеете в виде?

— Вы должны понять, что всю жизнь их учили повиновению… родители, учителя, военные… вот в чем заключается их образование: в них вырабатывают привычку подчиняться…

Он засмеялся, прищурившись.

— Когда они приходят сюда, то никто не ругает их, что бы они ни сказали… они могут критиковать даже родителей, если пожелают… для многих это шокирующая мысль… некоторые никогда не возвращаются, но многие возвращаются снова и снова.

— Вы разговариваете и о политике?

— Да. Постоянно. В Мьянме невозможно не говорить о политике.

— А военные ничего не предпринимают? Не пытаются вас остановить? Послать шпионов?

— Да, конечно… Они присылают шпионов… Вероятно, здесь сейчас присутствуют несколько, в Мьянме всегда полно доносчиков, везде. Но никто здесь не обсуждает организационные вопросы, мы говорим только об идеях, и они также знают, что я больше не имею прямого отношения к движению сопротивления… тело мне не позволяет. Они смотрят на меня и видят старого усталого калеку… некоторым образом тело меня защищает… Вы должны понять, что их безжалостность несколько средневекового толка… они не настолько образованы, чтобы сообразить, что то, чем мы занимаемся в этой комнате, представляет угрозу. Они никогда не могли понять, что притягивает сюда людей, несмотря на то, что среди них есть их собственные дети… здесь их ничто не интересует — ни спиртного, ни наркотиков, ни заговоров… это наша защита. А о политике мы говорим так, что они не могут понять… мы не говорим то, за что нас можно припереть к стенке… в Мьянме ни одна стоящая мысль не говорится обычным языком… все научились другим способам общения, тайному языку. Сегодня, к примеру, я рассказывал о теории предварительной визуализации Эдварда Уэстона… что нужно мысленно видеть суть предмета… после этого камера уже не имеет значения… Если вы понимаете суть того, на что смотрите, остальное — дело техники. Ничто не встанет между вами и вашим воображаемым желанием… Ни камера, ни объектив… — он пожал плечами и улыбнулся. — К этому я мог бы добавить: никакая банда преступников вроде этого режима… Но мне не приходится объяснять это так многословно… Они понимают, о чем я говорю… они знают… видите, как они хлопают и смеются… Здесь, в "Стеклянном дворце", фотография — это тайный язык.