Стеклянный лес

Сегодня за обедом, когда тетя Энджи предложила ей покормить Пи Джея, Руби едва не соблазнилась, но во время сообразила, что не станет для малыша такой же теплой и уютной, какой была бабушка. Если бы Пи Джей оказался у нее на руках, то скорее всего почувствовал бы себя так, словно его держит огромное колючее насекомое. Какому ребенку понравится такое? Он наверняка расплакался бы. Поэтому Руби отказалась.

Она дошла до большого камня, потушила о него сигарету и выбросила окурок лишь после того, как он окончательно погас. Обращать внимание на подобные мелочи ее научил отец. «Уважай землю, Руби, – говорил он. – Земля позаботится о тебе, когда люди будут не способны на это».

Руби двинулась дальше, продираясь через низкие кусты. Сунув руку за ворот блузки, она достала принадлежавший матери кулон. Руби не видела его в кромешной тьме, но знала, насколько великолепен крупный сапфир в форме слезы на длинной толстой цепочке. Этот кулон однажды появился у них в доме и сразу же стал любимым украшением матери. Отец никогда не спрашивал, откуда оно взялось. Видимо, предположил, что она купила его, как покупала другие украшения на протяжении многих лет.

Поглаживая цепочку, Руби остановилась, достала из сумки фотографию матери, которую всегда носила с собой, и чиркнула отцовской зажигалкой, чтобы лучше ее рассмотреть.

В обувной коробке мать хранила не все фотографии. Некоторые лежали отдельно, и эта была одной из них. Руби внимательно посмотрела на задний план, подумала о местах, в которых бесконечно светит солнце и которые в ее воображении представали теплыми, точно тающее мороженое, и кончиками пальцев провела по красивым мягким волосам матери. Руби помнила ее счастливой. Такой, как на этой фотографии.

Глава 18 Силья

1945–1947 годы

Через месяц после смерти Микаэлы исполнился год, как Генри вернулся домой. Праздновать они не собирались, но, помечая дату в висевшем на кухне календаре, Силья вдруг задумалась. Весь этот год Генри почти ничего не делал: только размышлял, заботился о Руби и предпринимал длительные прогулки, которые, по его словам, помогали поправлять здоровье. И они действительно помогали. Со временем хромота исчезла без следа, однако Генри по-прежнему не интересовался поисками работы и не желал поступать в колледж. В супружеской спальне тоже ничего не изменилось.

Другие ветераны вели себя совсем иначе – стремились сделать свою жизнь лучше: получить образование, построить карьеру, позаботиться о своих семьях.

Силья чувствовала себя обманутой и все равно до сих пор всем сердцем любила Генри. «Почему так? Что заставляет меня любить этого человека? – спрашивала она себя и тут же отвечала: – Но ведь он так красив…» Глядя на своего мужа, Силья видела перед собой Кэри Гранта, и от этого на душе становилась легче. Так она могла делать вид, что в душе он совсем другой человек.

Силья начала подозревать, что проблемы Генри скорее в голове, и физиология тут вовсе ни при чем. В газете «Бруклин игл» она прочитала о медицинской программе, разработанной врачами для ветеранов с нервными расстройствами. В психиатрической клинике «Мейсон дженерал» на Лонг-Айленде они проходили особую терапию – один на один с доктором или группами овладевали новыми навыками и учились заново приспосабливаться к мирной жизни.

Так почему же эту программу не предложили Генри? Ведь он определенно нуждался в лечении.

Силья попыталась навести справки, как можно получить лечение, но ответ был один: «Ваш муж может обратиться в администрацию по делам ветеранов, но он должен сделать это самостоятельно, мэм».

Однажды зимним вечером, когда Руби уже легла спать, Силья показала мужу статью, которую вырезала из газеты.