– Но что случилось с этим человеком? – продолжал доктор Шепард. – Без сомнения, его семья испытывает чувство невосполнимой потери. Исчезновение миссис Гласс наверняка стало для мистера Гласса тяжелым ударом. Не многие из нас смогли бы справиться с таким потрясением. И тогда мистер Гласс принял решение покончить с собой. Это настоящая трагедия. – Доктор покачал головой и замолчал.
Все тоже молчали, и мне показалось, что пауза затянулась. Нарушил тишину Пи Джей, громко вскрикнув.
– Так и есть, молодой человек, – сказал доктор Шепард, взглянув на малыша. – Вы совершенно правы. Только так и можно на это ответить. Я не священник и никогда не организовывал похорон. Я воспитывался в квакерских традициях, а они гласят, что перед Богом все равны. Поэтому предлагаю каждому из вас, соблюдая очередность и уважение друг к другу, встать и сказать несколько слов. – Он окинул взглядом присутствующих. – Но это не обязательно. Вы можете попрощаться с Генри Глассом молча, если таков ваш выбор.
Доктор Шепард опустил голову и сложил руки перед собой. Присутствующие в зале почувствовали себя неуютно и принялись малодушно переглядываться, пока не поднялся один из мужчин.
– Генри Гласс был истинным американцем, – сказал он. – Патриотом и националистом. Он служил своей стране и своему Богу.
– Верно, верно, – раздались голоса.
Выступивший кивнул, явно испытав облегчение от того, что его поддержали, и сел на место.
Поднялся еще один мужчина.
– Генри был очень преданным и всегда держал слово, – нерешительно произнес он и, оглядев присутствующих, опустился на стул.
Доктор Шепард медленно кивнул, как если бы пребывал в глубокой задумчивости, и немного подождал, но больше никто не пожелал взять слово.
– Благодарю вас всех. – Взглянув на гроб, он подошел к Руби и сжал ее плечо. Их взгляды встретились, и мне показалось, что я увидела, как в уголках глаз доктора блеснули слезы.
Больше доктор Шепард ни к кому не подошел и быстро покинул зал.
Глава 24
Руби
Шепард уходил, и Руби не отрываясь смотрела ему вслед.
Была ли она в него влюблена? Нет. Ничего подобного. Даже если бы он был моложе, Руби не влюбилась бы в него.
Она любила его как дочь.
А вот любила ли Руби своего отца? Она задумалась. Было время, когда любила или думала, что любит, но тогда она была маленькой и совсем не понимала его. Отец проявлял заботу, присматривал за ней после смерти бабушки и все время был рядом. Но теперь она понимала, что это никому не принесло ничего хорошего.
Шепард любил ее иначе. Его любовь была осознанным выбором, ведь он мог выбрать кого угодно, но выбрал Руби.
И за это она всегда будет любить его сильнее, чем собственного отца.
Руби нравились сказанные им слова и совершенные поступки, поэтому она и попросила Шепарда провести церемонию прощания с отцом. Отцу такое ужасно не понравилось бы.
Несколько недель назад Шепард объяснил ей суть квакерства, и Руби сочла это движение замечательным. Она не слишком много знала о религии, но если бы ей пришлось выбирать, непременно предпочла бы стать Другом, как и Шепард. Ей бы понравилось находиться в священном месте, где почти всегда царит тишина, где никто не указывает, куда садиться, как стоять и какие песни петь. Она нарушила бы молчание лишь в том случае, если бы решилась сказать что-то очень важное, а еще ей не пришлось бы слушать окружающих, только если бы они не сочли необходимым поделиться чем-то значительным.[10]
– Как-нибудь я хочу пойти вместе с вами на собрание и собственными глазами увидеть, что происходит на встрече квакеров, – заметила Руби.
– Что ж, это было бы замечательно, – улыбнулся Шепард.
Глава 25
Энджи
После ухода доктора Шепарда, казалось, никто не знал, что еще сказать. Наконец мистер Вагнер встал, поблагодарил всех присутствующих и четко поставленным голосом учителя, задающего домашнюю работу, сообщил дальнейший порядок действий.
Прежде чем мы вышли на стоянку, многие уже тронулись в путь, словно старались поскорее уехать. Те же, кто остался, избегали нас: сидели в своих машинах с работающими моторами и включенными фарами и ждали. Кто-то курил, кто-то крутил ручку радио. Несколько репортеров все еще слонялись по стоянке и напоминали бабочек, бесцельно перелетавших с цветка на цветок в теплый весенний день.
Когда мы направились к своему автомобилю, Руби спросила Пола, нельзя ли ей поехать с мисс Уэллс, и тот нехотя уступил. Я наблюдала, как учительница открыла дверцу видавшего виды «шевроле»: бледно-желтого с черной крышей, – а когда Руби уселась на пассажирское сиденье, захлопнула ее.
Пол медленно поехал за катафалком, мисс Уэллс последовала за нами. Оглянувшись, я увидела еще несколько автомобилей – очевидно, это были те скорбящие, которые решили подождать нас на стоянке, и наверняка все те же назойливые репортеры.
– Мы должны заставить Руби объяснить, что происходит, – сказала я Полу по дороге на кладбище.
– Если Руби не хочет говорить, то мы ничего от нее не добьемся.