Стеклянный лес

Район Лоуренс-авеню разительно отличалась от новых кварталов на самой окраине Стоункилла, словно это были два совершенно обособленных мира, хотя их разделяло всего несколько миль извилистых, проложенных в гуще леса дорог. Соседи Глассов обитали в этих местах на протяжении многих десятилетий. Некоторые из них ни разу не были в Нью-Йорке, расположенном всего в пятидесяти милях отсюда, и это несказанно поразило Силью. Большинство семей были выходцами из Италии и Ирландии и жили небогато. По пятницам во время Великого поста из их домов, давно не знавших ремонта, доносились запахи жареной рыбы. В день зарплаты мужчины, изрядно подвыпившие, спотыкаясь, бродили по улице и распевали песни, а их жены, высунувшись из окон, требовали немедленно замолчать и идти домой.

Останавливаясь возле своего дома, Силья вздыхала и входила во двор.

От одетого в рабочие штаны и рубаху Генри пахло потом. Впрочем, закончив дела, он непременно принимал душ. Дни напролет за исключением самых холодных муж проводил на улице или в гараже: что-то ремонтировал, красил, возился в саду. Маленькая Руби в компании растрепанных соседских ребятишек следовала за ним повсюду словно собачонка. Все вместе они напоминали сказочную процессию, в которой Генри исполнял роль Нильса с дудочкой, а дети – безропотно идущих за ним крыс. Он терпеливо отвечал на их вопросы, отгоняя в сторону лишь в тех случаях, когда работал с механическими инструментами или на опасном оборудовании. Руби с отцом стали завсегдатаями в скобяном магазине в городе и изучили его так хорошо, что с ходу могли объяснить Силье, на каком именно стеллаже можно найти заглушки размером три восьмых дюйма, сверла или шурупы из нержавеющей стали.

Генри купил пикап «форд», на котором перевозил в дом всякий хлам, найденный на местной свалке: бракованную мебель, которую тщательно шлифовал и покрывал лаком, старые газеты, которые использовал в качестве дополнительного изоляционного материала для слишком тонких стен, или сломанную газонокосилку, которую отремонтировал, добавив новые острые лезвия и выкрасив рукоятку блестящей красной краской.

Муж учил Силью водить автомобиль, чтобы по выходным могла ездить по магазинам или по каким-то другим делам. Силья терпеть не могла пикап, хотя ей и нравилось ощущение свободы, которое она испытывала, проводя время за рулем. Генри же, наоборот, обожал свой грузовик, ездил на нем повсюду и неохотно одалживал жене.

Генри занимался ведением семейного бюджета, и хотя Силья знала, что справилась бы с этим гораздо лучше – ведь проводила дюжины финансовых операций в день! – все же оставила за мужем эту домашнюю обязанность, понимая, что это доставляет ему удовольствие. Силья вообще старалась его радовать – например, покупала модную стильную одежду, которую, впрочем, он никогда не надевал. Да и зачем? Генри вполне обходился рабочими штанами из грубой хлопчатобумажной ткани, фланелевыми рубашками и простыми ботинками. И все же Силье нравилось созерцать ряды совершенно новой мужской одежды в платяном шкафу. Когда поблизости никого не было, она зарывалась носом в костюмы и представляла, как Генри, одетый в один из них, слегка касается пальцами полей шляпы в знак прощания, прежде чем отправиться на железнодорожную станцию. Силье казалось, что она даже слышит, как он насвистывает веселую мелодию, пока она, стоя на крыльце, машет рукой ему вслед.

Генри совсем перестал пить: лишь иногда душными летними вечерами позволял себе бокал пива, – физический труд сделал его сильнее. На спине и руках проступали тугие мускулы, ноги приобрели атлетическую форму, как у бегуна на длинные дистанции, а хромота окончательно исчезла. Генри стал еще красивее, чем прежде. Иногда, когда муж принимал душ, Силья стояла у полуоткрытой двери ванной комнаты и любовалась его подтянутым телом, очертания которого проступали сквозь клубы пара.

Они так и не сблизились и, деля одну постель на двоих, старались как можно дальше отодвинуться друг от друга. Генри редко прикасался к жене, ограничиваясь поцелуями в щеку по утрам и перед сном, не более того.

Силья помнила, какую боль испытывал муж, когда она пыталась давить на него там, в Алку, и больше не повторяла ошибку. Оставаясь терпеливой, она надеялась, что однажды все станет намного лучше, но иногда острое осознание, что такие отношения между ними останутся до конца жизни, ударяло ее с силой несущегося на всех парах поезда. При мысли о подобной перспективе Силья останавливалась как вкопанная и пыталась перевести дух, дрожа всем телом.

Глава 27 Руби

Вернувшись домой после похорон отца, Руби почувствовала себя так, словно оказалась в западне. Тетя Энджи пошла укладывать малыша, а дядя Пол решил пройтись, предложив составить ему компанию, но она отказалась. Руби хотелось выйти на улицу, хотелось погулять по лесу или отправиться на заброшенное кладбище, где можно побродить среди покрытых мхом покосившихся надгробий и послушать едва различимый шепот витавших над кладбищем душ.

Но только не с дядей Полом.