Стеклянный мост

В тишине, наступившей в доме и на улице, было что-то неестественное. С сумкой в руках я стояла на пороге своей комнаты, вслушиваясь в безмолвие, которое неминуемо должно было взорваться звуками. Но звуков не было.

Я поставила сумку, на цыпочках подбежала к лестнице и снова прислушалась, будто ожидая какого-то знака, сигнала. Так в детстве я стояла на опустевшей платформе, скованная ощущением нереальности происходящего, и лишь гудок прибывающего поезда возвращал меня к действительности. Дом ожил разом — зазвенел звонок, нажав, его больше не отпускали, рывком распахнулась входная дверь, внутренняя дверь стукнулась о стену коридора, на лестнице затопали сапоги.

Я вытащила из сумки бумажник, спрятала его в карман пальто и вскарабкалась наверх по чердачной лестнице. Затем отодвинула крышку люка и, стараясь не шуметь, закрыла ее за собой. Я взобралась в кровельный желоб и поползла по черепичной крыше к широкой дымовой трубе. Под ее прикрытием я распласталась на черепице, обхватив голову руками и притворяясь, что если я ничего не вижу, то и меня не видно. На улице послышались отрывистые команды. Потом до меня донеслось шарканье ног, словно множество людей двигалось по нескончаемому кругу. В этом шаркающем звуке был ощутим страх, не позволяющий вырваться из круга. Посыпались приказы, и движение прекратилось. Дверцы машины захлопнулись, кровельный желоб отозвался гулом. Дом подо мной еще раз содрогнулся снизу до самого верха, будто из него разом высосали весь воздух. В этот миг я поехала вниз, но в последнюю секунду успела ухватиться за железную скобу трубы. Осторожно, чтобы черепица не отвалилась и не посыпалась в желоб, я подтянулась на прежнее место и накрепко сомкнула руки вокруг оцементированной трубы.

Вся операция длилась минут пятнадцать, не больше. Те, внизу, торопились. Может быть, кто-то даже стоял с хронометром в руках, пытаясь улучшить рекордное время облавы. Годы спустя — но еще до того, как я отправилась на поиски сведений о Марии Роселир, — я снова испытала похожее ощущение. Я отдыхала тогда на заграничном морском курорте. Мы загорали на террасе. Внезапно собрались тучи, чернильно-синее небо набухло, смерч взметнул в воздух струи воды и песка, в мгновение ока все вокруг меня было унесено ветром. Туристы, подталкивая и обгоняя друг друга, ринулись к автобусам, уже стоявшим наготове. Гомон стих — кто-то выкрикнул несколько коротких распоряжений. Я закрыла лицо руками, а когда отняла их, рядом никого не было. Я стояла совершенно одна на опустевшей набережной среди порванных тентов, искореженных зонтиков, надломленных пальм.

После того как они уехали, совсем иная тишина воцарилась на улице. Даже птицы молчали. Не помню, долго ли я пролежала так — может, час, может, полчаса. Чувство времени полностью пропало. Наконец я села, прислонившись спиной к трубе, и осмотрелась. Вокруг бугрились серо-голубые холмы крыш. В ярких лучах закатного солнца сверкал медный купол Алмазной биржи. Плотно закрытые шторами окна на верхних этажах Еврейского госпиталя манили под свою защиту. Белая башенка углового дома виделась мне дозорным, стоящим на страже моей безопасности. По небу плыли легкие облака; беспрестанно меняя очертания, они как будто подавали мне пример. Два голубя опустились на крышу и принялись нежно ворковать. Может быть, хотели показать мне тем самым, что опасность миновала?

7

Разговор длился всего минуту-другую, от меня не потребовалось долгих объяснений, можно было сразу ехать. Голос в телефонной трубке звучал сухо и монотонно.

Он жил в верхнем этаже дома неподалеку от парка Вондела. На лестничной площадке меня встретил седоватый человек в белой рубашке. Нездоровый цвет лица, колючие глазки за стеклами очков.

Я привела себя в порядок возле крана в общем коридоре — мои ободранные ладони были заклеены пластырем, — отчистила вымазанное на крыше пальто и отглаженную Херманом юбку. А потом он повел меня в свою контору, где предложил мне стул напротив своего рабочего стола, заваленного папками и бумагами. Мы сидели у окна, которое выходило не в парк, как я думала, а во двор, прямо на глухую стену. Ни слова не говоря, он некоторое время присматривался ко мне, покусывая неприятно яркую нижнюю губу.

— Ловко ты это обтяпала, черт возьми, — проронил он наконец с коротким смешком.

Меня раздражал его игривый тон, не вязавшийся с той суровостью в голосе, которую я почувствовала во время телефонного разговора. Пластырь больно стягивал кожу на руках.

Кто-то бесшумно вошел в комнату.

— Это Анна, — сказал Рулофс.

Я подняла глаза, когда она, стоя рядом, уже протягивала мне чашку — девушка с короткими темными волосами, с глазами чуть-чуть навыкате. Пока я пила кофе, она пристально разглядывала меня, затем резко повернулась и плавной походкой все так же тихонько вышла из комнаты. Широкая пестрая юбка мягко покачивалась при каждом ее шаге.