Стеклянный мост

Мне тогда как раз исполнилось девятнадцать, а война шла всего-навсего второй день. Мы с отцом прошли по всей Ловерлаан: говорили, что в город вот-вот войдут французские войска. Чтобы не пропустить их, вся округа собралась на перекрестке. Первые мотоциклисты затормозили прямо перед нами. Они были при полной боевой выкладке, в защитного цвета шинелях и бронзово-золотистых касках; потные, перепачканные маслом лица напряжены. Как выяснилось, они отстали от своей части и теперь пытались узнать, в каком направлении идут бои. "Здесь пока ничего не слышно. Фронт проходит восточнее", — сказал отец. Он показал им, как выехать из города. "Bonne chance"[12], — крикнула я вдогонку.

Перед тем как расписаться на удостоверении, я долго упражнялась на листочке блокнота, пока у меня не вышла подпись, ничем не напоминающая мою собственную. Округлые, четкие, плавно вытянутые вверх буквы шли к ее имени.

— Запомни, документы у тебя абсолютно надежные. А теперь возьми вот это.

Карло положил передо мной бланк с гербовой маркой. Это была справка, подтверждавшая мое появление на свет в Авезееле. Я отдала ему свои старые документы, к которым он отнесся столь же неодобрительно, как Рулофс к самому первому удостоверению. Он разорвал их, высыпал обрывки в пепельницу и поджег.

— Не понимаю. Могли бы достать и поприличнее. Грубая работа.

— Ты бы посмотрел на мое первое удостоверение.

— Заметь, с тебя еще взяли за него кругленькую сумму.

Я вспомнила, что показала удостоверение дядюшке. "Все лучше, чем настоящее", — одобрительно заметил он. Руфь, помнится, тоже сочла его удачным приобретением. "Я слышала, запрашивали и больше", — сказала она.

— Тогда мы еще только начинали. Настоящая работа наладилась гораздо позднее.

— Жаль, что позднее.

Мы смотрели на язычки пламени, в которых ежилась серая бумага. Фотографию, отклеившуюся от картонной обложки, огонь поглотил в последнюю очередь. Края снимка загнулись и начали чернеть, все больше и больше. Я наблюдала, как горят мои волосы, шея, подбородок и только потом глаза, будто они хотели досмотреть все до конца. Но вот и глаза исчезли. Нет меня. Я чувствовала себя как после глубокого обморока, когда голова кажется легкой и пустой: эта обманчивая легкость подсказывает, что все уже в порядке, а на самом деле ты только приходишь в себя.

— Значит, так, — услышала я голос Карло, — отныне ты — Мария Роселир, и никто иной. Запомни.

— Постараюсь.

Мне хотелось стать ею, вести себя так, как могла бы вести себя она, сделать ее прошлое своим. Но что я знала о ней?

— Не стараться надо, а быть ею.

Его начальственный тон прозвучал смешно, не получались у него приказания, об этом я ему и сказала.

— Ты права, ни к чему это, я просто хочу, чтобы ты хорошенько запомнила самое главное.

— Между прочим, где находится Авезеел?

— В южной Зеландии, возле бельгийской границы, так что ты теперь почти фламандка.

— Значит, я должна говорить с акцентом?

— Не обязательно. Ты давно уехала из родных мест и уже много лет живешь в Амстердаме. Посмотри, сколько адресов ты здесь сменила. Ты их знаешь на память?

— Конечно.

Я назвала адреса, в двух местах я жила на самом деле.

— Кончится война, съезди в Авезеел. — Он поднялся и направился к двери. — Мне пора.

— А ты поедешь со мной? Ведь ты оттуда родом?

— Этого я тебе не могу сказать. Но я поеду с тобой. — Его рука легла мне на плечо. — Счастливо, Мария.

Он открыл дверь, потрепал меня по волосам и бегом спустился по лестнице. Перегнувшись через перила, я смотрела ему вслед. Он не оглянулся, как не оглядывался никогда.

10

Лина Ретти поинтересовалась, в какую мне сторону. Ей нужно было на трамвай, на Ноордер-Амстеллаан. Я сказала, что зайду в магазин поблизости, и немного проводила ее.

— Захочешь привести голову в порядок, обязательно загляни ко мне. Для тебя цену сбавим. И не заталкивай ты все время волосы под шапку, они от этого портятся.

— Это потому, что я часто простужаюсь.

— Ты просто слишком много сидишь дома, по тебе видно. Нельзя быть такой затворницей. Нам нужен и свежий воздух, и разрядка, именно сейчас, как никогда. У тебя ведь есть друзья? Тот юноша, что заходит к тебе?

— Да, конечно.

— Ну а родители, где они у тебя?

— Они пока в Бельгии. — Я начала заполнять чистые страницы своей биографии.

— Ты, наверно, целую вечность их не видела?

— Уже три года. Я приехала в Амстердам учиться. Хотя, знаешь, сейчас студенты занимаются больше дома, если, конечно, им не устраивают "командировку" в Германию.

— Да, это верно. Ребят жалко, девушкам все же легче. Так ты родом из Бельгии?

— Да нет, мы жили в Зеландии, на юге, в Зеус-Влаандерен, а в сороковом году мои родители переехали в Бельгию.

— Надо же, а по тебе не скажешь, ты говоришь совсем без акцента. — Она внимательно посмотрела на меня.

— Ты тоже так считаешь? Это очень здорово. Чего я только не делала, чтобы избавиться от зеландского акцента. Студенты сразу замечают, что ты из провинции.

— Зеус-Влаандерен? Я там бывала.

— Да?