Стеклянный отель

«И хотя никакое горе не способно оправдать его действия, именно в тот период, – продолжал защитник, – начала действовать мошенническая схема». Казалось, он пытался создать впечатление, будто схема Понци случилась сама собой, как погодное явление, а не была спланированным и трезво рассчитанным преступлением при посредничестве специально нанятого персонала. (Если бы только здесь был этот персонал! Оливии хотелось лично их уничтожить. Она бы начала с Харви Александра. Он бы умолял. Она бы не знала пощады.) Судья стал что-то писать. Сети продолжал рассуждать о больницах, операциях, химиотерапии, Алкайтисе, который неделями не появлялся в офисе, забросил дела и не уследил за тем, что происходило на работе. Он вложил кучу денег в интернет-стартапы и оказался на мели, когда пузырь доткомов лопнул. Уже тогда появились признаки грядущего взрыва технопузыря, но он был поглощен мыслями о болезни жены и не успел отреагировать.

«И как раз в этот момент, – подчеркнул адвокат, – мой подзащитный совершил роковую ошибку». Сколько раз он собирался повторить в своей речи слово «ошибка»? Видел ли судья его стратегию насквозь, как видела ее Оливия? Она не могла понять. Судья казался бесстрастным. «Мой подзащитный понес убытки, но подумал: ничего, я смогу все исправить. Он допустил ужасную, ужасную оплошность в своих суждениях, ужасную ошибку. Он решил покрыть свои убытки за счет средств новых инвесторов. Он был в растерянности. Он думал, что сможет восполнить потери за пару месяцев и никто об этом не узнает. Почему он пошел на это? Почему он совершил такую ошибку?» Пауза для драматического эффекта. Виру Сети поручили невыполнимую задачу. Он справлялся с ней как мог.

«Я полагаю, ваша честь, что в данном случае причина в страхе. В жизни каждого человека случаются моменты, когда его охватывает ужас. Мой подзащитный потерял жену. Он был в отчаянии. Все, что у него осталось, – это его работа, его бизнес. И он начал мошенническую схему, эту страшную ошибку, потому что не мог потерять еще и работу – единственное, что у него осталось». Не слишком лестные слова для Клэр, подумала Оливия. Возможно, ей стоило выучиться на юриста, как ее сестра Моника. Ей показалось, что даже она справилась бы лучше, чем этот мужчина. В зале суда было душно. Оливия на миг погрузилась в забытье и вспомнила тот день в студии в Сохо, когда они сидели с Ренатой на диване во время жуткого ливня в августе, отдыхали от работы над картиной, слушали шум дождя и пили вино, и Рената сказала: «Я бы не смогла работать на обычной работе, даже если бы захотела». Ее слова прозвучали так, будто она хотела убедить себя саму, вероятно, именно поэтому Оливия их запомнила. Ренаты не стало в 1972-м, когда зависимость взяла над ней верх. Или в 1973-м? Нет, точно в 1972-м: Оливия помнила, как смотрела репортажи об Уотергейтском скандале и задавалась вопросом, что бы сказала Рената, будь она жива, Рената, сбежавшая из пригорода в Мэриленде от отца-политика и матери – тайной алкоголички, Рената, которая делала вид, что ей наплевать на реальный мир, но всегда следила за политическими событиями.

Тем временем Вир Сети продолжал свою речь в зале суда. «Глядя на моего подзащитного, – говорил он, – вы не увидите злого человека. Вы видите глубоко несовершенного человека, которому не хватило смелости в решающий момент, когда он понял, что не сможет покрыть убытки. Вы видите достойного человека, который совершил ошибку».

Невозможно было не заметить, что, когда Сети поблагодарил судью за внимание и вернулся на свое место за столом, государственные адвокаты ухмылялись и качали головой. Алкайтис старательно делал пометки в блокноте. Сети и двое его младших помощников-юристов переговаривались между собой и шуршали бумагами, стараясь ни на кого не смотреть, особенно на судью. Судья поднялся из-за стола, за которым сидела сторона обвинения, судья застегнул свой пиджак, судья начал речь, едва скрывая презрение и стремясь уложиться в график после затянутого выступления защиты. Любопытно, отметил судья, что схема Понци начала работу во время краха доткомов, хотя один из сотрудников Алкайтиса, Харви Александр, признался, что участвовал в схеме еще с конца 70-х. Мысли Оливии блуждали. Она плохо спала прошлой ночью. Она переехала из съемной квартиры к сестре Монике, и ей было некомфортно в комнате для гостей. Был ли смысл оставаться на заседании и выслушивать дальше эти речи?

Но Оливия осталась до конца. Приговор прозвучал как сказочный зачин: жил на свете человек, запертый в замке на сто семьдесят лет.

Было слышно, как вся аудитория резко выдохнула. Сто семьдесят лет, воскликнули в зале. Кто-то тихо присвистнул. Раздались приглушенные аплодисменты. Оливия сидела не шелохнувшись и не чувствовала ровным счетом ничего.