Стеклянный занавес

Валя подумала бабушкиными словами, «вот и выправился», перестал быть комнатной собачонкой при матери. Видимо, в его жизни тоже разбито какое-то стекло.

– Можно, но чтоб хорошенько растаяло. Прости, очень спешу.

И бросилась от него прочь. Долго брела пешком в сторону центра, чтоб побыть в одиночестве, успокоиться и разложить свою жизнь по полочкам.

«Денег на жизнь достаточно, – уговаривала она себя. – К сентябрю сниму новый кабинет, вывезу от Маргариты массажный стол, оборудую свою комнату для Вики с малышом».

Бабушка жила работой по дому, по саду-огороду. Мать видела на фабрике выходящие из станков километры ткани, радовалась им как ребёнок. И Валя хочет видеть вылеченных пациентов, а не раздавать автографы.

Можно будет подумать о высшем образовании, а то ведь дура дурой. В медицинском надо резать трупы. Она не сможет. Хирургами становятся другие люди. Ей, как матери и бабушке, суждено складывать из кусков, а не разрезать на части.

Вот бы поучиться на вечернем какого-нибудь гуманитарного факультета. Газеты сначала будут издеваться, а однокурсники смотреть как на обезьяну в зоопарке. Потом привыкнут и забудут.

Забыли ведь про Лошадина, а как гремел в своё время. И про Куклину, сыгравшую в фильме Валину роль, забыли. И про Лебедева вспомнили только в связи с выборами, а раньше с ним по улице было пройти невозможно. Вот и она вернётся в тихую рабочую жизнь.

Возле станции метро окликнула старуха в выгоревшем цветастом платье и мужском пиджаке поверх него:

– Купи, дочка, мёду полакомиться. Хочешь, проверим?

Открыла литровую банку, достала из сумки ложку, завёрнутую в чистую тряпочку, зачерпнула мёда и стала лить в банку тонкой струйкой, пока та не превратилась в паутинку Мефодия Перепелятника, золотящуюся на солнце.

– Беру всю банку, – сказала Валя – бабушка так же проверяла мёд.

– Кум с пасеки шлёт, – пояснила старуха. – Мёду вёдрами, а хлеб купить не на что. Узнала я тебя. С депутатом живёшь.

– Врут газеты, – смутилась Валя.

– Коли врут, плюнь да разотри. Молодых ругают, что со всеми живут, а кто войну даже по тылу прошёл, все не святые, хотя про войну господь спишет. Не пожалеешь, что всю банку взяла.

– Куда столько? – удивился Денис, увидев мёд. – Молодым раньше вручали на «медовый месяц» бочонок мёда, заставляли весь съесть.

– В Берёзовой роще давали не бочонок, а свадебный каравай, – вспомнила Валя. – Тесто месила счастливая замужняя баба, чтоб передать через него счастье, пока месила, молилась и пела!

– Классическое всовывание православия в языческий обряд, – не удержался от комментария Денис.

– В печь каравай сажал справный женатый мужик и молитву читал, чтоб жених стал толковым, а не гуляка да пьяница. А резал каравай самый послушный ребёнок.

– Ты резала?

– Я ж для них городская, городским не доверяли. А горшочек мёда ставили, когда искали, где строиться. Набегут к утру муравьи, значит, место хорошее.

– Вот и поставь на Пречистенке.

– Пречистенка отменяется – я ухожу с телевидения! – выпалила Валя, хотя планировала обставить новость иначе. – Открою кабинет, пойду учиться, чтоб ты меня не стеснялся…

– Олимпийские чемпионы, уходя из спорта, болеют или спиваются, – заметил он.

– Чемпион всю жизнь впахивал, а я дуриком выбилась. Плохо мне на телевидении. Мне, если совсем честно, и в городе плохо. На Вернадского хоть парк под окном, стенка тёплая, как печка в Берёзовой роще.

– Сама Пречистенку выбрала. – Денис не понимал, как реагировать на её признания.

– Там первый этаж, стены старые. Хотели с Викой берёз насажать, но последнее время чувствую, как Москва меня выталкивает. Перед медучилищем городок выталкивал, казалось, всем рассказали про меня плохое, все тыкают пальцем. А теперь меня узнают даже фонарные столбы и вся Москва тычет пальцем. – Валя аккуратно подбирала слова, но всё равно скатывалась в истерику. – Вот вроде и счастье свалилось, а мне всё опять не так…

– Просто перенапряглась на выборах, – успокоил Денис. – Как там, кстати, с коробкой от ксерокса?

– Нормально. – Рассказывать ещё и про это не хотелось. – Умираю от голода, с утра только чаю попила с материной плюшкой.

Но зазвонил сотовый, и Ада бравурно закричала в него:

– Лебёдка, у меня предложение, от которого ты не сможешь отказаться! Оденься посексуальней и чеши в Центризбирком! Я договорилась о пропуске!

– Ещё как смогу отказаться! – отрезала Валя.

– Лебёдка, здесь переизбыток бесплатного эндорфина и концентрированные элиты! Это будет звёздный час твоей жизни, правнукам расскажешь! Твой только что мимо меня проскочил. Если тебе положить на демократию, приди хоть его поддержать!

– Я уже поддержала и его, и демократию. Извини, ужинаю, – почти зарычала на неё Валя и отключила телефон.

– Куда это тебя сватали?

– Ада хотела напоследок поторговать моим лицом в Изберкоме.

– По правде сказать, я и сам бы жил в деревне, если б там было кого учить, – признался Денис.

– В деревне? Да ты и печку-то не растопишь!

– Научился в экспедициях. И отдыхаем с Вадиком в деревнях, потому что на курортах такие же толпы, как здесь. Выходишь, и в голове смазывается в плюс-минус тысяча человек…