Стеклодув

Кому-то может показаться, что я совсем забыл о странном незнакомце и, главное, о его непонятной загадке, оставшейся от лопнувшего и разбившегося на мелкие кусочки шара. Но это не так. Загадка, при всей ее внешней нелепости и при том, что она могла показаться бессмыслицей, придуманной взрослым, чтобы подразнить малыша, притягивала меня и мучила. Незнакомец сказал, что ответ на нее очень прост, но я не найду его, пока не постигну некие основы мастерства. И я ему верил. Да, сам незнакомец припоминался мне в страшном, чудовищном свете - я рассказывал, как и при каких обстоятельствах он мне снился. Эти воспоминания нашептывали мне, что этот человек - воплощенная ложь (хотя я и не знал тогда слова "воплощенная", но думал приблизительно так), однако я был уверен, что в данном случае он сказал мне правду, исходя из каких-то своих интересов.

Дошло до того, что я стал выдувать шары, а потом разбивать их, чтобы просто проследить, что происходит, когда они бьются, все уловить до мельчайших подробностей. Эти эксперименты и помогли мне, совершенно неожиданно, придумать подарок для Ирки.

Уже миновали и весна, и лето, осень прошла, наступила следующая зима. Тот год вспоминается мне в ясных и светлых тонах, как и последующие несколько лет. Март был грачиным, с таким голубым небом, что еще голые сучья деревьев будто стремились взлететь в него вслед за возвращающимися с юга птицами. Апрель - каким и положено апрелю, в зыбком тепле, в первых нарциссах на грядках. Май - теплым, пахнущим клейкой листвой, а майские грозы, прекрасные в своем неистовстве, освежали землю. В июне пух тополей будто искрился. Июльский дятел так лихо выстукивал свои ритмы, будто он и был "веселым барабанщиком" из песни, кружившейся по дворам. Август напоминал нашего соседа-крепыша, идущего по улице с ведром брусники, за которой он ездил на дальние болота. Сентябрь был воистину золотым, полным рыжих лисичек в окрестных лесах. Октябрь подставлял под ветер поздние цветы, огромные, махровые и яркие. Ноябрь так здорово наводил тонкий серебристый ледок на лужицы и отсвечивал красными флагами, что даже тучи и облетевшая листва не казались унылыми... А потом - хлоп! - и опять первый снег.

После первого снега я и нашел наконец тот образ, единственный в своем роде, который так долго искал для подарка Ирке. В тот день я сделал несколько простеньких, не очень ровных шаров "на разбивон", как я это называл, и решил поглядеть, как они будут разбиваться на снегу. Кто-нибудь назовет подобные эксперименты придурью, а то и решит что они сродни "экспериментам" чукчи из знаменитого в мои школьные времена анекдота (рассказывают ли анекдоты про чукчей сейчас, я не знаю): "Сидит чукча на берегу реки и швыряет в реку кирпич за кирпичом, огромную груду кирпичей изводит. У него спрашивают: "Чукча, что ты делаешь?" - "Чукча физик, однако, чукча эксперимент ставит". - "Какой эксперимент?" - "Чукча, однако, должен закон открыть: почему кирпичи квадратные, а круги от них бегут круглые". Да, кто-то может подумать, что мои эксперименты были ничуть не лучше. Но, во-первых, не надо забывать, что мне было всего семь лет и я ко многому относился наивно, а вот неуемного желания узнать все, что связано со стеклом, было во мне хоть отбавляй. И, во-вторых, в итоге эти эксперименты оказались не такими бессмысленными, как могло показаться на первый взгляд.

Итак, я стал швырять шар за шаром, всего у меня было их четыре штуки, и один из них разбился не на осколки, а на две половинки, да еще от одной из половинок отскочил кусочек. В перевернувшуюся острыми краями вверх стеклянную полусферу осыпался потревоженный снег, и взяв ее в руки, я увидел мерцающие в ней нежные кристаллики - легкие снежинки, еще не слипшиеся друг с другом и образовавшие удивительный узор. Было похоже, будто иней не только лег на стекло, но и ростки пустил и расцвел внутри него фантастическим серебристо-белым растением. И я сразу припомнил предметы, которые делали на заказ для художественных салонов опытные стеклодувы. Отец тоже иногда делал такие вещицы. Это были и стопки, и пепельницы, и пресс-папье, и всякие другие настольные штучки из цельного стекла, внутри которого, будто из серебряного инея возникали самые разные картинки. Олени бежали, елки стояли под снежным покрывалом, снегом была занесена избушка, из ее серебристой трубы поднимался серебристый дымок, ямщик, привстав, гнал сани, а в них сидели молодожены или парень с гармошкой. Все это было объемным, и когда ты вертел вещицу в руках, мерцало и переливалось. Чем-то эти картинки были похожи на вологодское кружево, но, мне кажется, такого тонкого кружева никогда никому не сделать, да к тому же кружево не бывает объемным.

Я припомнил все это, и меня осенило: я сделаю Ирке шар, внутри которого будет подобная сценка!