Стеклодув

Заводилой среди них был Игорь Пенежин. Я его немного знал еще до школы: он жил на соседней улице, за три двора от нас. Странный был мальчишка. То есть, наверное, ничего особо странного в нем и не было, просто такие характеры всегда поражали меня своей противоречивостью - поражали еще до того, как я смог осознать и сформулировать, что именно в них мне кажется неестественным и нелепым, и даже до того, как я узнал само слово "противоречивость".

В дошкольном детстве и класса до седьмого Игорь был крупнее и выше чуть ли не на голову всех нас, а потом начал отставать в росте и годам к восемнадцати выглядел довольно мелким. Сперва он претендовал на лидерство по праву силы и массы, а потом начал отчаянно бороться за него, подначивая своих приспешников к безумным выходкам и повязывая их этим: ему невыносима была мысль, что его физическое главенство ушло. При этом - и когда он объединял вокруг себя самых оголтелых по праву силы, и когда стал объединять самых сильных по праву оголтелости - сохранялось ощущение, что он неуверен в собственном праве на лидерство, и оно нужно ему лишь для того чтобы потом можно было отдать его более сильному, выторговав при новом лидере почетное место для себя, чтобы начать с наслаждением раболепно повиноваться. И, конечно, чувство неуверенности в себе толкало его возмещать эту неуверенность за счет тех, кто не мог дать ему достойного отпора. А если одноклассник чем-то выделялся, его следовало тем более травить, чтобы доказать: как ни выделяйся, а ты хуже меня, Игоря Пенежина!

Нас, "особо выделявшихся", было двое: я и Ирка Шибанова, с которой нас посадили за одну парту - внучка того самого Дормидонтова, что так здорово обжегся расплавленным стеклом, когда кисло отреагировал на мой первый успех. Иркиного ворчливого деда я недолюбливал, но ее мама, дочка Дормидонтова, подтянутая женщина с аккуратно уложенными светлыми волосами, и она сама мне нравились. Ирка была первой отличницей в классе и всегда ходила в белом фартучке, чистом и аккуратном, без единого пятнышка. Иногда она раздражала меня своей правильностью, но еще больше действовало на нервы то, что нас посадили вместе, не спросив, согласен ли я. Впрочем, чаще мы все же находили общий язык.

Нам некуда было деваться, ведь мы с ней оказались чуть ли не белыми воронами: она - недостижимая "пятерочница", а я - имеющий от рождения власть над стеклом, которая в нашем городе поражала и вызывала уважение, потому что он в основном стеклом и жил. Вот эта аура, этот дух превосходства, витавший над нами, нас и сближал.

Постепенно мы все чаще разговаривали друг с другом. Она мне и списывать давала, когда у меня что-то не получалось, и домой мы стали ходить вместе нам было почти по пути. Тогда-то, зимой, и приключился случай, который тоже отложился в мою копилку странностей, сопровождавших меня всю жизнь.

Когда я стал ходить с Иркой, то Пенежин и его дружки - Всеславский Колька, Бурыгин Сашка и Сашка Кольчугин - сперва оставили меня в покое. Но потом они с удвоенной яростью взялись за нас обоих. Им явно было приятно не только унизить меня при девчонке, но и над самой девчонкой - отличницей к тому же! - малость поизгаляться.

Мы с Иркой научились вместе удирать от нашей общей беды. Конечно, проще было бы пожаловаться родителям или учителям, но какой-то глупый кодекс чести заставлял нас молчать. Мы выскальзывали из школы незаметно и пробирались тропинками за кладбищем и прудом, который зимой превращался в каток, а потом ныряли в узенькие проходы между старых домишек бывшей окраинной заставы и по ним добирались до наших улиц, где нас уже никто не мог тронуть. Там Ирка вбегала в свой подъезд - она жила в одной из блочных пятиэтажек, а я мчался домой.

Но однажды, это было зимой, уже после Нового года, ребята настигли нас в этих проходах, и началась настоящая гонка. Мы петляли по тропинкам между заборчиков, перебегали узкие проездные дороги, прятались за стенкой старого курятника или наглухо заколоченной баньки и выскакивали оттуда на совсем неожиданную улочку, чтобы оторваться от преследователей. Конечно, для мальчишек погоня превратилась в азартную игру, их подхлестывал злой охотничий пыл, "ату их, ату!" - но и для нас это в какой-то момент превратилось в игру. Дважды мы могли выбраться в безопасное людное место, но продолжали кружить и петлять, одержимые собственным азартом: "а ну-ка, догони!" Мы наслаждались тем, как ловко нам удается водить за нос всю эту компанию.

Может быть, именно из-за того, что и для нас эта погоня в какой-то момент превратилась в игру, мы и попались. Преследователи выскочили нам навстречу из-за угла проулка, взбешенные долгой погоней и настроенные поквитаться с нами по полной программе.