[СТЕНА]

У них один покровитель,

и в эту ночь – одна кровать.

Забыли странники,

как тернист и долог путь.

Властительница всего,

что создано и рождено,

и того, что ещё

создастся и родится.

Имя её – смерть

и дом её – ночь.

Забыли странники,

как тернист и долог путь.

Перекрёсток

Завидев чужих богов на перекрёстке –

сворачивай в сторону.

Там, где живет их любовь –

кроется ненависть.

Зачем умирать всю жизнь вечным?

Живи (умирая) конечным.

Один – ноль

Всегда всё наладится:

сегодня, либо завтра.

Без этого реальности

никак.

Её жизненные коды

чередуют: один – ноль

(хорошее – плохое)

и только так!

Когда откроешь глаза

Когда откроешь глаза свои –

сухие раны боли,

увидишь зори горизонта –

счастливая пора.

Песчинки пыли взмахом

разнесутся,

добавляя свечения.

Нету сильнее того, что нельзя

представить.

Один размер

Рука равняется руке и стопы как влитые по длине.

Плечи от грудинной середины, что два отрезка

ровной половины.

Законы несгибаемы, для всех одни и плевать,

что ситуации тонки.

Стандарты качества одинаково свяжутся,

прокрустовой петлёй концы подшиваются.

По осени

Я смотрел на опавшую листву, что шелестела на ветру.

Так давно это было под навесом невысокого дома,

который был так близок.

Я и его облицовка – одно лицо без ремонта; лицо времени

большого отрезка. Сложного ли…? Да, но всё же

такого родного.

Я стою под карнизом в мыслях этого дома, слышу шелест

листвы и даюсь диву: как время нас не любит, но всё же

и смерти хоть она сподручней, но как красиво…

Разрушение тоже искусство. Кисть природы – тело

Пространства. Вот ветер, и скоро снова кружево новых –

старых листьев опавших, что по осени покинут отчий дом,

дав место новому познать глубину времени – смерти, как

венец природного вкуса.

Снова-всегда природа

Свесь ноги с дерева, почувствуй тепло ветра.

Вейся гроздью сладких ягод…

Утопая телом в цветах – не думай мысли.

Не вспоминай, не знай и не беспокойся.

Придайся теплу костра подсушенных веток.

Пожарь на языках парочку грибов,

вкусив всю свежесть леса.

Дай себе утонуть в среде своих предков,

прикоснись к траве рукой, расправляя кудри.

Усни под деревом – одеялом ночи.

Согреет тебя совиная песня

своим естественным и тёплым равновесием.

Слонение

Пустые,

холодные дворы.

Из окон свет горит –

мы не одни.

Слоняемся по

бесснежной зиме.

Город большой,

но такой же,

как все.

Много людей здесь,

но кто они все?

Укравший

Укравший однажды

чувствует вкус победы, радости.

Так прекрасно иметь побрякушку,

да задаром.

Вор – его вторая натура,

тень на снегу в полдень.

Но ночью (под одеялом)

лежит человек,

преисполненный сомнений и скорби.

Сон человека

Сон смешного человека –

полная противоположность общественной культуре,

его элегантным манерам и острым словам.

Смешной человек – образ человека печального,

борющегося за право быть услышанным.

Быть мебелью

Мне нравится притворяться

мёртвым,

лёжа в постели обнаженным.

Редко дышать, не вздымая

грудь.

И отпустив свои дела и тревоги;

заботы, постоянные нужды –

просто лежать не мечтая,

просто притвориться вещью

ручной работы.

Стоять в интерьере – всё,

что нужно.

Главный соблазн – всё обдумать.

Мёртвый – не значит плохо,

скорее факт бытия.

Ведь единственное доказательство

жизни – её конечность.

Карусель

Карусель,

карусель – ты начинаешь вокруг своей оси кружить,

разгоняя ветер.

Карусель,

карусель – все на зверятах, сидят на своих местах:

от рождения и первого крика, до тонкостей личных

проблем.

Карусель,

карусель – ты повторяешь события очень тихо,

меняя немного фон, и снова кажется острой

банальная ситуация.

Карусель,

карусель – всё начинается опять, всех уже тошнит.

Хватит. Дай же отдыха одним, сажай других.

Белый пароход

Белый пароход уходит с пристани,

где не купить билет.

Белый пароход ходит по морю долго,

путь не близок его и никем не понят.

В белых стенах парохода вырезаны

окна без стёкол. Там, за столиком –

целая орава людей тихо беседующих

о последней весне.

Там все лица спокойны. Отмучились

тела, получив заслуженный отдых.

На белом пароходе царит светлый дух,

а души начинают петь, образовывая хоры.

Утро. В ожидании ночи

Улица. Ночь.

Полумрак. Шепчет ветер.

Задувает. Дверь скрипит.

В доме, где стёкла не моют,

щурятся ослепшие глаза старухи.

Её тонкие губы нашептывают

то проклятья врагам,

то молитвы себе.

Ночь. На крючьях бескровная

утварь висит, доживая в форме

пристанища для ещё живых.

Дом. Утро.

Старуха спит.

Время вставать – снова не то

на часах, не пришло ещё время.

Но в уме её – близок день

перерождения;

день чуда, где она снова молода,

да в белом платье.

Обретает вечную жизнь задарма,

да за руки, что скрещивала

на груди у распятья.

Неусвоенность

Человек позабыл

о присутствии смерти.

Забыл человек,

что глаз она не сводит.

Её нутро бессонно –

это бесспорно.

Бесформенный рот её –

ест души,

питается смерть страхом,

но если без шуток,

то блюдо её – глупость;

человеческая халтура,

что понесёт наказание

полного тела причастия.

Жестоко, но как иначе,

если первый урок

до сих пор не усвоен

со времён Диогена.

Балет

Бледность танец красит. Голодный взгляд источает:

знание, характер, непокорность.