Стена

— Алло, надеюсь, вы прочли экстренное сообщение суда номер шесть. Я профессор Урбан, последователь Корбюзье, убежденный урбанист, избранный заместителем руководителя группы изучения растущей стены, созданной Черным Доктором. Растущая стена — живая стена! О-о, это же поэзия нашей современности. И она высится на безлюдной равнине на краю света. Мы, урбанисты, можем о таком только мечтать! Я в ужасной ажиотации. Слышите, как дрожит мой голос? Алло, да, совершенно верно, я взволнован. Честно говоря, я по характеру человек довольно сухой. Похвастаться мне особенно нечем. Однако я профессор университета точных наук. Да, совершенно верно, о-о, я чувствую, как вы дрожите. Думаю, именно это следует назвать волнением от преодоления нравственных устоев. Теперь, алло, о нашей исследовательской группе — согласие соответствующих инстанций наконец получено, наша группа отправляется в путь немедленно. К тому же и у вас тоже как будто всё в порядке, так что перспективы исследовательской группы поистине радужные. Нет, нет, все хорошо, хочется, чтобы и вы порадовались вместе с нами. Долго ждать себя мы не заставим. До встречи.

Профессор Урбан резко оборвал разговор, ему же ответить было нечего, и он уныло держал в руке трубку, забыв опустить ее на рычаг.

— Быть в задумчивости все равно что отдыхать. Положите же, наконец, трубку. Потанцуем и забудем обо всем. — За его спиной стояла Ёко, соединенная из двух половин — машинистки и манекена.

— О-о, это вы обе... А я перепугался. Думал, портрет со мной разговаривает.

— Хватит врать. Ведь вы только что так внимательно на меня смотрели. И к тому же, что значит «вы обе», странно. Я одна.

В самом деле, не успела она закончить, как та часть, которая была машинисткой, исчезла и возникла целиком Ёко-манекен.

— Ну так как? Потанцуем?

— Нет, но мне бы хотелось спросить тебя кое о чем. Не сесть ли нам вон на те стулья?

— Странно, почему вы хотите сесть именно на те? Мест, как видите, сколько угодно.

— Но разве те не свободны?

— Неужели они кажутся вам свободными? Ох и юморист же вы! Ну конечно, вспомнила наконец. Вы человек-утка из зоопарка, верно?

Он неожиданно разозлился и на этот вопрос ей не ответил.

— Разумеется, свободные, сколько ни смотри — свободные.

— Ну и самомнение же у вас, постыдитесь. Посмотрите внимательней, они все заняты — ни одного не осталось.

Он насильно потащил ее к стульям, размышляя о том, что вкладывать мысли человека в голову манекена — пустое занятие, но то, что увидел, поразило его.

— И верно, заняты. Ошибся, значит.

— Действительно, ошиблись. Но я рада, что теперь у нас с вами полное согласие. Я терпеть не могу сентиментальных.

— Почему ты считаешь меня сентиментальным?

— Разве не сентиментальный человек тот, который уверен, что есть места, когда их нет?

— Не согласен, — начал он, но поспешно поправился: — Правильно. Да, я все-таки хотел кое-что спросить...

— Что же? — повернулась она к нему. — Я и сама толком ничего не знаю. Загадки не по мне.

— Но ведь я тебя еще ни о чем не спрашивал. К тому же, никакая это не загадка, и ты должна знать.

— Думаю, что не знаю. Загадывать загадки — ваша слабость.

Отвечать ей нет смысла, подумал он, лучше спрошу то, о чем хотел спросить.

— Где Ёко? Ты, наверное, знаешь?

Она решительно парировала:

— Ах вот оно что. Я — Ёко.

— Нет, не ты. Я имею в виду другую Ёко, которая совсем недавно была твоей половиной.

Неожиданно выражение лица Ёко-манекена, пристально смотревшей на него, застыло.

— Вы мне задали странный вопрос. Почему это?

— Почему? Ёко моя возлюбленная. Единственная, кого я смог полюбить. Хочу хоть в последний разок взглянуть на нее.

— Это правда? Если в самом деле правда, то лучше я ничего не буду отвечать.

— Почему?

— Ах, опять это ваше «почему». Сами должны бы понять.

Ёко-манекен потупилась, всем своим видом показывая, как ужасно она огорчена. Тоска ее была безысходной, она так и стояла, не поднимая головы. Он непроизвольно взял ее за подбородок, и Ёко-манекен вдруг превратилась в настоящую Ёко.

— О-о, Ёко... А ведь я даже не представлял себе, что ты и есть Ёко-тян[7]. Все у меня идет вкривь и вкось.

Он радостно обнял Ёко и прижал к груди, но она отстранилась и, печально глядя на него широко открытыми огромными глазами, глубоко вздохнула и покачала головой. Ее поведение он воспринял как более решительный отказ, чем любые слова. Каждое движение ее головы означает, что я исчезаю, думал он. Но в действительности он не исчез и, не в силах вынести этой муки, бросился к двери.

— Стой! — раздался пронзительный голос, но это кричала не Ёко, а Черный Доктор, вбежавший, запыхавшись, в другую дверь, не в ту, из которой собирался выскочить он. — К чему такая нервозность. — Черный Доктор взялся правой рукой за висевший на левом боку, точно шпага, огромный ланцет и, немного отдышавшись, продолжал: — Группа изучения растущей стены прибыла. И приступает к работе немедленно. Я — руководитель группы. — Он учтиво поклонился: мол, прошу любить и жаловать, и приказал: — Входите.

Тут же вошел мужчина, осторожно неся в руках огромный точильный камень...