Стена

— Так ведь больше деваться-то некуда. Видишь ли… — он замешкался, сделал паузу, словно бы раздумывая, как ответить. — В общем, Кельнский магистрат выдвинул обвинение против меня. А городские власти обвинение это удовлетворили и… ну, и приговорили меня к виселице. Вот я и отправился туда, где затевается большая война. А куда податься-то? Разыскали бы в любом из городов Империи, у них это дело поставлено, сам знаешь… А здесь я иголка в стоге сена и рыба в воде. Я ведь повоевать успел. В Зуль вернулся после ранения. Думал, залечу рану — и снова в армию. Хотя отец очень против был, не хотел, чтоб меня убили… чуть ли не на коленях умолял бросить военное дело и пойти учиться. Ну, вот я и пошел. Поступил в университет, а тут эти красавцы привязались, чтоб им пусто было…

«Ага, — подумал Григорий. — Значит, все же поступал в университет, зачем же тогда говорил, что не студент?..» Потом он вспомнил роковую стычку с «патрициями», скривился и осторожно спросил, подливая вина в ту и в другую кружку:

— Фриц, а за что тебя собирались повесить?

— За то, чего я, клянусь Богом, не делал… По крайней мере, в тот раз. Видишь ли, я, как всякий военный, отправил на тот свет немало душ. Но та подлая душонка, честное слово, не на моей совести.

Смутное подозрение закралось вдруг Григорию в душу…

— Так что же тогда случилось? — спросил он.

Фриц сделал большой глоток и весело сощурил свои голубые глаза.

— Если бы я знал, что случилось на самом деле, я бы… В драке на Университетской улице мы с тобой хорошенько проучили этих уродов. Но все они ушли с места потасовки целыми и невредимыми, так ведь? Это вся улица видела. А наутро я вдруг узнаю, что одного, богатого сынка члена Магистрата, нашли поутру заколотым прямо неподалеку от того места!

Григория будто ушатом ледяной воды окатили. Со всей ясностью он вспомнил темную улочку, короткую стычку и тело, нелепо раскинувшееся на мостовой. Как он бежал тогда из Кельна! Как гнал, гнал коня, воображая несуществующую погоню! А в это самое время Фрица Майера обвиняли в убийстве, которого тот не совершал!

Таинственный отшельник (1609. Сентябрь)

Санька бежал, не помня себя и ничего не видя окрест. Ужас, обуявший мальчика, толкал его в спину, требовал бежать и бежать, а куда, для чего — Александр и сам не мог бы сказать… Может, гнал его вперед инстинкт русского крестьянина: как встанут между беглецом и злым барином пара верст леса, так и вольная, считай, вышла. Ищи-свищи.

Когда мальчик остановился, он все еще держал пистоль с авантюриновой рукояткой. Опустив глаза, увидел свои исцарапанные, окровавленные ноги. Сколько раз говорил ему дядя, чтоб не ходил босой, будто он мужик какой-то, а не дворянский воспитанник!

Чаща кругом казалась грозной, будто в детских сказках, что ему рассказывала маменька. Те сказки он помнил смутно, но знал, что именно в сказочном лесу должно быть такое густое, едва пробиваемое солнечным светом столпотворение толстых стволов, пушистых от наросшего на них лишайника… А мох-то, мох-то здесь каков — прямо по колено, сырой, испускающий густой, приторный запах…

Сколько ж до дому? Вроде бы не долго бежал… Но, верно, ошибся: вон сквозь качающиеся макушки просвечивает небо — темнеющее, становящееся ниже, тусклее. Значит, приближается вечер. Куда ж теперь-то?

— Господи, спаси и сохрани! — прошептал мальчик и перекрестился.

Что-то в чаще тихо ухнуло, застонало. Глухой вой послышался из совсем уж темной глубины. Неужто и волки теперь его почуяли?!

Санька вытащил мешочки с порохом и пулями, шомпол. И как ничего не выпало, не потерялось на бегу…

Мальчик сосредоточенно вспоминал дядины уроки: как заряжать-то? Ага, порох насыпается сюда. Так, сделано. Пулю — шомполом в ствол! Вот и пуля на месте. Теперь пыж… Пистоль заряжен. Волчью башку разнесет точно!.. Но ведь волки нападают стаей… Эх, ну как же не придумают до сих пор такой пистоль, чтоб не нужно перезаряжать после каждого выстрела? А то было бы как удобно: бах, бах, бах — и все волки уже издохли на подходе…

Сумерки сгущались. Чаща умолкла — ни уханья, ни воя. Тихо, будто кто-то невидимый приказал всем молчать.

Приближалась ночь. Холод, уже давно тянувший снизу, заставил Саню скукожиться и поджать под себя ноги. Но тут он вспомнил деревенские рассказы, как заблудившиеся в лесу девки залезали на ночь на деревья и тем спасались. Сунув пистоль за пазуху, он споро стал взбираться на дерево. Оттуда беглец увидал впереди, меж стволами, непонятное мерцание. Точно окошко светится. Пригляделся. Похоже, действительно оконце!

Ну и что ж теперь делать? Пойти туда? Если там разбойники, можно еще попробовать убежать. А если нечисть какая? Но зачем нечисти свет? Она ведь мрак любит…

Санька снова перекрестился, скатился с дерева и шагнул к просвету, за которым мерцал неведомый огонек.